Шахразада сказала: - Сказывали мне, о царь благословенный, что в давние времена жил купец, богач и отец двух детей.
Звали его Эйюбом.
Сына его звали Ганем-бен-Эйюб и был он хорош собою, как полная луна среди ночи, и одарен он был красноречием
и чарующею мягкостью слова.
А дочь купца звали Фетной, и умирая, отец оставил ей с братом большие богатства...
Но в эту минуту своего рассказа, Шахразада заметила, что приближается утро, и приостановила свой рассказ.
А когда наступила тридцать седьмая
ночь, она сказала:
упец Эйюб, умирая, оставил детям огромные богатства: сто грузов шелковых материй, парчи и других ценных тканей и сто сосудов,
наполненных чистым мускусом.
Грузы были упакованы, и на каждом тюке было написано «В Багдад», потому что Эйюб не думал,
что умрет так скоро, и собирался в Багдад» чтобы продать там свой товар.
И по прошествии траура, молодой Ганем стал собираться
в Багдад на место отца.
Он попрощался с родными и всеми жителями своего околотка, нанял верблюдов, нагрузил их своими товарами и вместе с другими купцами благополучно прибыл в Багдад.
Приехав туда, он нанял прекрасный дом, который наполнил роскошной мебелью, великолепными коврами, диванами и подушками и стал думать о продаже своих товаров на базаре.
Он сложил в один тюк десять штук прекрасных тканей и тонких шелковых материй, и на каждой была надпись с крайней ценой, и
он пошёл к тому месту, где торговали купцы.
Они приняли его с большим радушием и повели к базарному шейху, который, только взглянув на его товары,
сейчас же купил их у него.
И Ганем-бен-Эйюб нажил два золотых динария на каждый динарий товара.
И он был доволен таким барышом и продолжал продавать
таким же образом ежедневно ткани и мускус, наживая по два на один динарий, и так в течение целого года.
В начале второго года он по обыкновению отправился на базар и увидел, что все лавки закрыты.
А день был непраздничный, и он удивился и спросил
о причине.
Ему отвечали, что умер один из главных купцов, и все на его похоронах, и если он тоже пойдет проводить
покойника, то ему это зачтется.
И Ганем поспешно направился к указанному ему месту.
Он смешался с толпою купцов, направлявшихся к кладбищу,
и оказался у здания с куполом, в котором надлежало предать покойного земле.
Родственники умершего открыли склеп, опустили в него тело и
закрыли крышку.
Потом чтецы Корана стали читать над могилой священные стихи книги, и все купцы благоговейно их слушали.
И хотя Ганем спешил вернуться к себе, он из уважения остался слушать вместе с другими.
Погребальные обряды кончились только к вечеру.
И после щедрого угощения купцы по обычаю молча сели в кружок и собирались пробыть до самого утра,
Ганем же стал сильно беспокоиться по причине оставленных дома товаров, и он сказал себе: «Я приезжий и слыву за очень богатого человека.
А потому, если я на целую ночь уйду из дома, воры могут обокрасть его дочиста».
И беспокойство его усиливалось, и он решился встать, извинился перед присутствующими и поспешно ушел.
Он шел в темноте по тропинке до самых городских ворот.
Но так как было уже около полуночи, то городские ворота были заперты, и вдалеке слышен был только лай собак и завывание шакалов.
Тогда в страхе он воскликнул: - О Аллах!
Прежде я боялся за свои товары, а теперь боюсь за свою жизнь!
И он пошёл назад, стараясь найти приют, где мог бы провести ночь.
Наконец, он нашёл окруженную стенами погребальную мечеть.
Ганем вошел через дверь в стене и лег спать: но сон не приходил среди могил.
Тогда он встал, выглянул наружу и увидел в стороне городских ворот какой-то свет.
И он заметил, что свет приближается к нему.
Тогда Ганем, испугавшись, запер дверь на задвижку и влез на верхушку пальмы, которая росла во дворике мечети.
Оттуда он разглядел трех негров; двое несли большой ящик, а третий нес фонарь и мотыги.
Приблизившись, они остановились, и один из носильщиков сказал:
— Что с тобою, Сауаб?
И тот ответил:
— О Кафур, смотри - дверь, которую мы оставили открытой вечером, теперь заперта!
Тогда третий негр, которого звали Бакитой, сказал им:
— Разве вы не знаете, что землевладельцы приходят сюда отдыхать и запираются вечером из боязни перед такими неграми, как мы; потому что мы забираем их и жарим, чтобы полакомиться их белым мясом.
Тогда Кафур и Сауаб сказали негру Баките:
— Поистине, если есть между нами глупец, то это ты!
Но Бакита ответил:
— Вы поверите мне, когда войдете внутрь и увидите там кого-нибудь.
И я даже заранее говорю, что этот кто-то, испугавшись нашего фонаря, наверняка влез на верхушку пальмы.
При этих словах исполненный ужасом Ганем сказал себе: «Один Аллах силен и могуществен!
Кто мог бы теперь спасти меня от погибели?»
А оба негра, несшие ящик, сказали несущему фонарь:
— О Сауаб, влезь на забор и спрыгни во двор и отвори нам дверь, потому что наши плечи устали от этой ноши.
Если ты сделаешь это, мы обещаем отдать тебе самого толстого и самого жирного из тех, кого поймаем там, и изжарим для тебя.
Но Сауаб ответил:
— Хотя нам поручили этот ящик, но по моему глупому разуму лучше избавиться от него, перебросив его через стену: ведь нам приказано отнести его именно сюда!
Но двое других негров сказали:
— Если мы бросим этот ящик через стену, он, наверное, разобьется!
Сауаб же сказал:
— Я боюсь, что внутри спрятались разбойники, которые убивают и грабят прохожих!
Но двое других ответили:
— Неужели ты так глуп, что веришь
таким басням!
И, сказав это, двое негров поставили ящик на землю, влезли на стену, спрыгнули во двор, отворили дверь, внесли ящик и снова заперли дверь.
И один из них сказал:
— О братья мои, отдохнем, прежде чем начнем рыть яму, в которую нам приказано спрятать этот яшик, содержимое которого нам неизвестно.
И чтобы приятно провести недолгий отдых, пусть каждый из нас, чёрных евнухов, расскажет почему он стал евнухом!
Но в эту минуту Шахразада увидела, что наступает утро, и скромно прераала свой рассказ.
А когда наступила тридцать восьмая ночь, она сказала:
Мне сказывали, о царь, что когда один из негров предложил, чтобы они рассказали о причинах своего евнушества, негр Сауаб заговорил первый и сказал:
найте же, братья мои, что мне едва исполнилось пять лет, когда торговец невольниками увез меня в Багдад и продал одному военному.
У этого человека была трехлетняя дочь.
Меня воспитывали вместе с нею и мною забавлялись, когда я играл с нею, танцевал и пел для неё;
и все любили маленького негритенка.
И мы росли вместе, и мне исполнилось двенадцать лет, а девочке десять.
И вот однажды я нашёл её одну в уединенном месте после купания;
от неё распространялось благоухание, она была прелестна и вся сияла; а лицо её было как луна в четырнадцатую ночь.
Увидев меня, она подбежала, и мы принялись играть и возиться и шалить, и она прижималась ко мне и обнимала меня.
И вот - сам не знаю как - я бросился на неё и в один миг лишил её невинности.
И когда дело было кончено, девочка снова принялась обнимать и ласкать меня;
но я остолбенел, ужасаясь того, что сделал, и, вырвавшись, убежал, и спрятался у одного из друзей своих, молодого негра.
А девочка вернулась домой; и мать её заметила беспорядок её платья, и осмотрела её тело, и увидела то, что увидела!
И она лишилась чувств от волнения и гнева.
Когда же она пришла в себя, то приняла всякие предосторожности, чтобы ; скрыть случившееся от мужа своего, отца девочки.
Два месяца ждала она терпеливо, узнав в это время, кто виновник.
И она делала мне маленькие подарки, чтобы заставить меня вернуться в дом моего хозяина.
И когда я вернулся, она продолжала молчать об этом деле.
По прошествии двух месяцев девочку обручили с молодым цирюльником, который работал на отца и потому часто бывал
в доме.
И когда стали думать и о свадьбе, то привели цирюльника с инструменами; меня схватили, связали, и я стал евнухом.
Свадьба состоялась, и, чтобы заставить приглашенных поверить девственности дочери, мать зарезала голубя и окрасила его кровью рубашку новобрачной и, по обычаю, велела передавать её из рук в руки в конце ночи между приглашенными на свадьбу женщинами, которые плакали от умиления.
И с тех пор я жил в доме моей молодой госпожи и супруга её, цирюльника.
И я мог без помех наслаждаться красотою и совершенством её прелестного тела, потому что отрезано было у меня не все, и я целовал и обнимал мою госпожу до самой её смерти.
А когда умер её муж и её родители, я перешел в собственность казны и сделался одним из придворных евнухов.
Таким-то образом я и стал вашим товарищем!
Тут негр Сауаб замолчал, а второй негр, Кафур, начал так:
Знайте же, о братья мои, что мне было восемь лет в начале этой истории.
Но я уже был весьма опытен в искусстве лгать, хотя делал это не чаще раза в году.
Поэтому торговец невольниками захотел избавиться от меня и велел глашатаю кричать на базаре:
— Кто хочет купить негритенка с норовом?
И скоро один человек из торговцев подошел к глашатаю и спросил:
— Какой же у него норов?
И тот ответил:
— Он лжет один раз в год.
И торговец сказал:
— Я его покупаю!
Тогда глашатай призвал свидетелей, отвел меня в дом моего нового господина, взял плату за куртаж и ушел.
А я остался у нового господина до конца года, и без всяких приключений.
Но наступил новый год, и он обещал быть благодатным, поэтому купцы стали задавать пиры в садах, и каждый по очереди тратился на угощение, пока не наступил черед моего господина.
Тогда он пригласил купцов и велел принести яств и напитков; и все сели есть и пить.
В это время господину моему понадобилась одна вещь, которую он забыл дома, и он сказал мне:
— О невольник, беги поскорее домой, спроси у госпожи твоей такую-то вещь и возвращайся немедля!
И я поспешно направился к дому.
Когда же я был уже около него, то принялся громко кричать и ронять крупные слезы.
И женщины высовывались из окон, и жена моего господина услышала мои крики и отворила мне дверь.
И все спрашивали меня о причине моего приезда.
И я ответил со слезами:
— Господин мой, находясь в саду с гостями, отошел к стене за надобностью.
И вдруг стена обрушилась, и господин мой исчез под её развалинами.
Тогда, обезумев от ужаса, я поспешил сюда.
И когда жена и дочери услышали мои слова, они принялись громко кричать, бить себя по лицу и по голове.
Потом жена моего господина, как обыкновенно делается в случаях неожиданной смерти главы дома, стала переворачивать всё вверх дном, ломать мебель и разбивать все, что могло быть разбито.
И она закричала мне:
— Негодяй Кафур, что же ты стоишь!
Иди же, помогай мне уничтожить всю эту утварь и расколотить этот фарфор!
Тогда я принялся всё разбивать и портить шкафы, драгоценную мебель и фарфоровую посуду; я жег ковры, постели, занавеси, дорогие ткани и подушки; покончив со всем этим, я стал разрушать самый дом, потолки и стены и уничтожил все, сверху донизу.
И всё это время я плакал и вопил:
— О мой несчастный господин!
После этого моя госпожа и её дочери сняли с себя покрывала и с распущенными волосами вышли на улицу, сказав мне:
— О Кафур, веди нас к месту, где господин твой погиб под развалинами.
И я пошёл, не переставая кричать:
— О мой бедный господин!
И мало-помалу к нам присоединились жители всех улиц, по которым мы проходили; и все били себя по лицу и плакали.
И некоторые посоветовали жене моего господина отправиться прежде всего к вали и рассказать ему о несчастии.
И все пошли к вали; я же сказал, что пойду к развалинам, под которыми погиб мой господин...
Но на этом месте своего повествования Шахразада увидела, что приближается утро, и приостановила свой рассказ.
А когда наступила тридцать девятая ночь, она сказала:
говорили мне, о благословенный царь, что евнух Кафур продолжал свой рассказ так:
— Тогда я побежал в сад; а женщины и все остальные отправились к вали и рассказали ему, в чём дело.
Тогда вали сел на лошадь, взял с собою землекопов с инструментами, мешками и корзинами, и все направились к саду, следуя данным мною указаниям.
Я же посыпал голову землей и пришёл в сад, крича:
— О моя бедная госпожа!
Какая женщина будет так добра ко мне, как моя бедная госпожа!
И мой хозяин изменился в лице и спросил:
— Что случилось, скажи?
Я сказал ему:
— О господин мой, я нашёл твой дом разрушенным, а госпожу и детей её погребенными под развалинами!
Стены дома и стены конюшни обрушились на все, что было живого в доме, даже на баранов, гусей и кур!
И всё обратилось в бесформенную массу и исчезло под обломками.
Никого не осталось!
И он сказал мне:
— И даже старшего сына моего?
И я сказал:
— Увы!
Нет более ни дома, ни его обитателей.
И даже не осталось следа всего этого!
Когда господин мой услышал слова мои, свет померк у него в глазах, он зашатался и стал рвать одежду, бороду и срывать с головы тюрбан.
И он вскрикивал:
— О дети мои!
О жена!
Какое несчастие может сравняться с моим?
И все купцы принялись стонать и плакать, чтобы выразить ему своё сочувствие, и также разорвали на себе одежды.
После этого мой господин в сопровождении гостей вышел из сада, продолжая бить себя по лицу.
Но едва переступил он за ворота сада, как увидел облако пыли и услышал жалобные крики.
И скоро заметил он вали, а за ними женщин его дома, и всех, кто пристал к ним по пути из любопытства.
И все были в слезах, и все стонали.
И при виде супруги своей и своих детей господин мой остановился, как вкопанный; потом он стал смеяться, и все бросились обнимать его.
И жена его сказала:
— Благословен Аллах за то, что дал нам увидеть тебя невредимым!
Но как же ты успел высвободиться из-под развалин?
И если бы не ужасное известие, которое привез нам Кафур, ничего не случилось бы и у нас дома!
И он вскричал:
— Какое известие?
Она отвечала:
— Кафур приехал с непокрытой головой, в разорванной одежде и вскричал:
— Господин мой присел около забора за надобностью, как вдруг стена обрушилась и заживо похоронила его!
Тогда господин мой, в свою очередь, сказал:
— Клянусь Аллахом!
Но Кафур только что при шел ко мне, крича:
— Моя госпожа толью что погибла, и со всеми своими детьми под развалинами дома!
Вслед затем господин мой повернулся в мою сторону и позвал меня странным голосом.
И он сказал мне:
— Ах ты негодный раб!
Сын блудницы и тысяч собак!
Ах ты проклятый!
Зачем причинил ты нам всю эту смуту?
Клянусь Аллахом, я сдеру кожу с твоего мяса и отделю мясо от твоих костей!
Тогда я без всякого страха сказал ему:
— Ты не сделаешь мне ничего, так как купил меня при свидетелях с моим норовом, и ты знал, что я лгу каждый год один раз.
Впрочем, всё что я теперь сделал, только половина моей ежегодной лжи,
и что до окончания года я исполню и другую половину!
При этих словах господин мой вскричал:
— О гнуснейший из негров!
Как!
Все, что ты наделал теперь, только половина?
Ступай вон, собачий сын, я прогоняю тебя!
Отныне ты свободен!
А я отвечал:
— Клянусь Аллахом!
Я не уйду от тебя до тех пор, пока не выполню второй половины моего обмана.
Только после этого ты можешь привести меня на базар и продать.
А до тех пор ты не можешь покинуть меня, потому что я не знаю никакого ремесла, которым мог бы себя пропитать.
И всё что я говорю тебе, законным образом будет признано свидетелями, при которых ты меня покупал!
Между тем как мы разговаривали таким образом, пришедшие на похороны стали спрашивать, в чём дело.
И когда им объяснили, что ложь эта - моё дело, и прибавили, что это только половина, все были сильно озадачены и нашли, что и первая половина слишком велика.
И все ругали меня напропалую.
Но я смеялся и говорил:
— Как можно упрекать меня, коль скоро меня купили с норовом?
И когда мой господин удостоверился, что дом его обращен в груду развалин и что я всего более содействовал его разрушению, он ещё более взбесился и сказал:
— В жизни не видел я такого ублюдка, как этот негодный негр!
И он ещё уверяет, что это только половина лжи!
Чем же была бы полная ложь?
В таком случае это было бы разрушение целого города!
Затем он потащил меня к вали, который велел отсчитать мне столько палок, что я лишился чувств и упал в обморок.
И пока я находился в таком состоянии, привели цирюльника с инструментами, и он оскопил меня и прижег рану каленым железом.
И, очнувшись, я убедился, что буду евнухом до конца своих дней!
Тогда господин мой сказал мне:
— Как ты жег моё сердце, пытаясь отнять у него то, что для него всего дороже, так и я жгу твое сердце, отнимая у тебя то, что тебе всего дороже!
Потом он повел меня на базар и продал гораздо дороже того, за что купил, так как я, сделавшись евнухом, поднялся в цене.
С той поры я постоянно сеял смуту и раздор во всех домах, куда меня брали в качестве евнуха; и я всё время переходил от одного господина к другому, пока не сделался собственностью казны.
Выслушав этот рассказ Кафура, третий негр, которого звали Бакитой, обращаясь к товарищам, сказал:
Знайте все, что мы только что слышали, достойно только смеха.
Я же расскажу вам причину своей кастрации, и вы увидите, что я заслужил и худшего!
Но подробности этой истории так богаты происшествиями, что не время рассказывать их.
Иначе рассвет застанет нас прежде, чем мы успеем закопать принесенный нами ящик; а тогда мы можем подвергнуться большой опасности.
Сделаем же работу, для которой нас прислали сюда, а после я расскажу вам, почему я стал евнухом.
После этих слов все трое при свете фонаря принялись копать яму по величине ящика.
И они вырыли яму глубиною в половину человеческого роста и поставили в неё ящик.
Потом они взяли свои инструменты и фонарь и быстро удалились.
Ганем же, продолжавший укрываться на верхушке пальмы и всё слышавший, ещё не решался спуститься с пальмы, опасаясь темноты, и стал ждать первых проблесков зари.
На рассвете он спустился вниз и вытащил ящик из ямы.
Тогда Ганем взял камень и стал ударять по замку, и, наконец, сломал его.
И он поднял крышку и увидел спящую отроковицу несравненной красоты.