ошло до меня, о, царь благословенный, что когда-то давно правил в Дамаске халиф из династии Омеядов, у которого был визирь, человек великой мудрости и красноречия.
Он прочитал так много книг и помнил столько удивительных историй, что мог всегда скрасить досуг своего господина.
Однажды, когда визирь увидел, что халиф чем-то опечален, он решил отвлечь его и поэтому сказал:
— Мой повелитель, ты часто спрашивал меня о моей прошлой жизни до того, как я стал твоим слугой и визирем.
До сих пор, боясь показаться тщеславным, я предпочитал рассказывать о других, но сегодня, хотя и с некоторым сомнением, я расскажу о необычных событиях, которые произошли со мной, и привели, в конце концов, к твоему порогу.
Затем, увидев, что халиф с нетерпением стал слушать, визирь рассказал следующую историю.
Я родился в прекрасном городе Дамаске, мой повелитель.
Отца моего звали Абдаллах, и он был одним из самых богатых и почитаемых купцов во всех землях Шама.
Отец не жалел денег на моё образование, и я обучался у самых мудрых магистров теологии, юриспруденции, алгебры, поэзии, астрономии, каллиграфии, арифметики и традиций нашей веры.
Кроме того, я изучал языки, на которых говорят в твоих обширных владениях, а также в землях, находящихся далеко за их пределами, так что я мог бы без труда путешествовать по всем дорогам мира.
Кроме различных диалектов нашего языка, я освоил персидский, греческий, татарский, курдский, индийский и китайский.
Моё прилежание было настолько велико, что учителя приводили меня в пример нерадивым бездельникам, и отец мой, видя мои успехи, принял без горечи и сожаления приближение своей смерти.
Прежде чем мой отец перешёл в мир иной, он позвал меня и сказал:
— Сын мой, господь вот-вот порвёт нить моей жизни, и ты останешься без направляющей руки.
Но я утешаю себя мыслью, что твоё превосходное образование поможет тебе в твоей судьбе.
Тем не менее, мой мальчик, никто не может знать, какая уготована ему судьба, и никакие меры предосторожности не смогут изменить волю Аллаха.
Если наступит чёрный день в твоей жизни, я призываю тебя выйти в сад этого дома и повеситься на ветви старого дерева.
Это будет тебе избавление!
Мой отец умер с этими странными словами на устах, и во время похорон и траурной недели, которые последовали затем, я размышлял об этом совете истинного верующего.
Почему он велел мне покончить жизнь самоубийством вопреки всем заповедям Аллаха, вместо того, чтобы довериться Его любви к своим созданиям?
Конечно, это было недоступно моему пониманию.
Однако понемногу память о последних словах отца исчезла из моего сознания, и я начал давать волю всем своим природным инстинктам – предаваться удовольствиям и мотовству.
Много месяцев жил я бурной и безрассудной жизнью, пока не проснулся однажды утром нищим, как вырвавшийся из рук матери обнажённый младенец.
Я прикусил пальцы, сказав:
— О Хасан, сын Абдаллаха, ты уничтожен по собственной вине.
Тебе ничего не остается, кроме того, чтобы продать этот дом с его садом и, оставив друзей, которые не должны смотреть на твою нищету, пойти побираться по дорогам мира.
Затем я вспомнил последние слова моего отца и впервые увидел в них смысл.
Лучше умереть, чем попрошайничать, и я встал в поисках верёвки.
Найдя достаточно толстую верёвку, я вышел в сад и закрепил её конец двумя большие камнями, которые положил под толстой ветвью старого дерева.
Затем перебросил через неё другой конец верёвки, сделал петлю вокруг шеи и спрыгнул с камней с молитвой к Аллаху о помиловании.
Я уже начал задыхаться, когда ветвь сломалась под моим весом и оторвалась от ствола.
Я упал на землю и некоторое время лежал в большом недоумении.
Когда я, наконец, понял, что не умер, то был глубоко унижен тем, что мои усилия были настолько неуклюжи.
Я собирался повторить своё преступное намерение, когда увидел что-то вроде камешков, падающих с дерева и сверкающих на земле, как горящие угольки.
Это было первое потрясение, и когда я осмотрел то место, где ветвь оторвалась от дерева, я увидел отверстие.
Взобравшись на те же два камня, я осмотрел его, насколько мог и обнаружил, что дерево полое внутри.
Когда я попытался заглянуть внутрь, оттуда посыпались бриллианты и изумруды.
В этот момент я понял истинный смысл слов моего отца, который спрятал для меня эти сокровища.
Запев от радости, я принёс из дома топор и начал увеличивать отверстие в дереве.
И скоро обнаружил, что всё дерево от самых корней было складом рубинов, бриллиантов, бирюзы, жемчугов, изумрудов и других драгоценностей земли и моря.
Когда я стоял там, прославляя Аллаха и благословляя память об отце в моем сердце, я внезапно почувствовал отвращение к развратной и беспутной жизни, которую я вёл, и поклялся себе торжественно, что отныне буду достойным и порядочным гражданином.
В качестве первого шага своего исправления я решил покинуть город, который был свидетелем моей порочной жизни.
В этот момент Шахразада увидел приближение утра и скромно умолкла.
Но когда наступила восемьсот семьдесят седьмая ночь, она продолжила:
здавна меня привлекал персидский Шираз - с тех пор, как отец рассказал о нём, как о месте, где сосредоточено всё остроумие и утончённость жизни.
— О Хасан, – сказал я.
— Ты должен стать торговцем драгоценных камней в Ширазе.
Таким образом, сможешь познакомиться с самыми блестящими людьми во всём мире.
Поскольку знаешь персидский язык, это не составит тебе труда.
Я сразу же принялся за исполнение этого плана.
Аллах позаботился о моём безопасном путешествии в Шираз, которым правил в то время великий царь Сабур-Шах.
Я остановился в самом дорогом караван-сарае и занял прекрасную комнату.
Затем, сменив свою дорожную одежду на новую и красивую, я вместо отдыха отправился бродить по улицам и рынкам.
Как только я покинул большую мраморную мечеть, чья красота повергла меня в экстаз молитвы, я увидел одного из царских визирей, проходящего мимо.
Когда его взор упал на меня, он остановился и стал смотреть так, как будто я был ангелом.
Затем он сказал:
— О лучший из всех юношей, я вижу по твоим манерам, что ты чужестранец.
Откуда ты пришёл?
— Я гражданин Дамаска, добрый господин, - ответил я с поклоном.
— И я приехал в Шираз, чтобы приобрести новые знания у его жителей.
Визирь обрадовался моим словам, сжал мои руки и сказал:
— О какие сладкие речи, сын мой.
Сколько тебе лет?
— Вашему покорному слуге шестнадцатый год, - ответил я.
При этом он обрадовался ещё больше, поскольку был прямым потомком Лота.
Он сказал:
— Это прекрасный возраст, мой мальчик, прекрасный возраст.
Если тебе нечего делать, я отведу тебя во дворец и представлю нашему царю, и поскольку он любит красивые лица, то назначит тебя одним из своих служителей.
Несомненно, ты затмишь их всех.
— Да будет так, - ответил я.
Он взял меня за руку, и мы пошли вместе, разговаривая.
В этот момент Шахразада увидела приближение утра и скромно умолкла.
Но когда наступила восемьсот семьдесят восьмая ночь, она сказала:
мой собеседник поразился не только моему очарованию и утончённости, но и тому, как я чисто и уверенно говорю на персидском языке.
— Как велик Аллах!
- воскликнул он.
— Если все юноши Дамаска подобны тебе, этот город должен быть окраиной Рая, а небо над ним – Раем самим.
Когда меня представили Сабур-шаху, он улыбнулся мне, сказав:
— Добро пожаловать в мой дворец, юноша из Дамаска.
Как твоё имя, восхитительный мальчик?
— Раб Хасан, о царь времён, - ответил я.
— Нет более подходящего имени!
– воскликнул он с восторгом.
— Я немедленно назначаю тебя одним из своих управляющих, чтобы каждое утро ты мог радовать мои глаза.
Когда я поцеловал руку царя и смиренно поблагодарил его, мой друг визирь увёл меня и нарядил в придворные одежды.
Затем он рассказал мне о моих обязанностях и взял под свою защиту.
Я подружился с ним, и все остальные служащие, молодые и красивые, тоже стали моими друзьями.
Жизнь обещала быть рекой счастья среди лакомств царского дворца.
До этого времени, мой господин, ни одна женщина не входила в мою жизнь.
Но вскоре женщина появилась, и вместе с ней пришли проблемы.
Прежде всего, я должен передать тебе, мой господин, что мой покровитель сказал мне в день нашей встречи:
— Ты должен помнить, мой дорогой, что всем управляющим всех двенадцати покоев дворца, а также всем сановникам, начальникам стражи и охранникам запрещено ходить в сады в определённый час поздним вечером, потому что это время предназначено для женщин гарема.
Если кто-либо по несчастью окажется там в такое время, то ответит за это головой.
Но однажды вечером прохладный сладкий воздух усыпил меня на скамейке в саду.
Через некоторое время я услышал женские голоса, говорящие в моём сне.
— Это ангел, ангел, ангел!
Какой красивый, красивый, красивый!
Я проснулся и, не увидев никого вокруг, предположил, что эти восклицания мне приснились.
Также я увидел, что сон мой подвёл меня, так как я оказался в саду в запрещённое время.
Я быстро поднялся, собираясь бежать во дворец, но вдруг в тишине из темноты меня позвал голос девушки, заливающейся смехом:
— Куда, о красавчик?
Более испуганный, чем если бы меня схватили охранники гарема, я побежал вдоль аллеи.
Но когда я повернул за угол, луна вышла из-за облаков, и я увидел женщину ослепительной красоты, которая стояла передо мной, улыбаясь и глядя мне в лицо большими, темными влюблёнными глазами.
Её осанка была царственной, а луна в небе Аллаха казалась мне менее яркой, чем её лицо.
Я не мог ничего сделать, кроме как остановиться перед этим видением.
Я стоял в замешательстве, опустив глаза, когда она сказала мягко:
— Куда ты идёшь так быстро, о свет моих очей?
— Если ты из дворца, о, госпожа, то уже знаешь, почему я бегу.
Находиться в садах мужчинам запрещено в этот час, и если охранники меня увидят, то отрубят мне голову.
Позволь мне пройти, госпожа.
— Тёплый ветерок моего сердца, ты поздновато вспоминаешь указ, - засмеялась она.
— Запретное время давно началось, и тебе уж лучше провести остаток этой благословенной ночи в саду, чем рисковать, пытаясь пройти во дворец.
Но я задрожал и заплакал:
— Увы, увы, моя смерть неизбежна.
О дочь совершенства, о моя повелительница, не губи меня своей красотой.
Я двинулся было вперёд, но она остановила меня левой рукой, а правой полностью открыла себя.
— Посмотри на меня, сумасшедший, - сказала она без улыбки.
— И скажи, можешь ли ты находить такую свежесть и красоту каждый вечер.
Мне всего восемнадцать лет, и ни один мужчина никогда не касался меня.
Моё лицо совсем не уродливо, но его никто никогда не видел.
Ты очень оскорбишь меня, если попытаешься убежать после того, что увидел.
О царица, - пробормотал я.
– Ты полная луна красоты, и хотя ревнивая ночь скрывает от меня многое, того, что я увидел, достаточно, чтобы меня очаровать.
Но, конечно же, ты видишь, что это не делает моё положение менее щекотливым.
— Положение и правда деликатное, но не такое, как ты думаешь.
Ты ничего не знаешь о моём статусе, и я скажу тебе следующее: единственная опасность, от которой ты бежишь, теперь, когда я взяла тебя под свою защиту, - это опасность оскорбить меня.
Скажи, кто ты и что делаешь во дворце.
— Я Хасан из Дамаска, - ответил я.
— Новый служитель царя и любимец его визиря.
— Так ты тот самый красивый Хасан, сумасшедший внук Лота?!
– закричала она.
— Радость, о радость, о радость, что я остаюсь только с тобой этой ночью, моя любовь.
Приди ко мне, сердце моё, приди, давай не будем отравлять эти сладкие минуты горечью раздумий.
Она притянула меня к себе, изо всех сил прижалась лицом к моему и страстно приникла губами к моим губам.
Хотя со мной случилось такое в первый раз, мой господин, я почувствовал, что тело моё затрепетало от этого прикосновения.
Когда я уже был почти в обмороке от её объятий, то захотел овладеть ею.
Но вместо того, чтобы помочь мне и осветить путь, девица, громко закричав, грубо оттолкнула меня.
Я был полураздет, когда ещё десять девушек, смеясь, выбежали из кустов роз.
И тут я понял, что молодая женщина играла со мной, развлекая своих спутниц.
Через мгновение я был окружён ими всеми, смеящимися и прыгающими в восторге от своей шутки.
Пока продолжалось их веселье, они смотрели на меня игривыми любопытными глазами.
И сказали той, которая меня разыграла:
— Сладчайшая Кайрия, ты никогда не делала ничего лучше!
Какой красивый, живой малыш!
— И какой быстрый!
– сказала одна из них.
— И какой чувствительный!
– сказала другая.
— И какой галантный!
– сказала третья.
— Какой очаровательный!
– сказала четвёртая.
— Какой прыткий!
– сказала пятая.
— Какой настойчивый!
– сказала шестая.
— Какой неистовый!
– сказала седьмая.
— Какой поразительный!
– сказала восьмая.
— Как маленький царь!
– сказала девятая.
Вы должны запомнить, мой господин, что я никогда до этого не смотрел на лица женщин.
Я стоял там, сердитый и смущённый более, чем можно передать словами.
Конечно, у этих девушек было больше смелости, чем когда-либо описывалось в самых откровенных летописях.
Должно быть, я выглядел глупо во время их издевательств.
Но в этот момент двенадцатая девушка выскользнула, как восходящая луна, из зарослей роз, и сразу остальные замолчали.
Её красота была непревзойдённой, и цветы поклонились ей, когда она подошла к нам.
Девушки отступили, и она долго смотрела мне в глаза.
— О Хасан из Дамаска, я никогда не слышала о подобной дерзости, - сказала она.
— Я сожалею о твоей молодости и красоте, потому что такое преступное намерение должно быть наказано смертью.
Тогда вперёд выступила Кайрия, девушка, которая была причиной моего поступка.
Она поцеловала руку последней говорившей, сказав:
— О, наша госпожа Зулейха, я заклинаю тебя своей драгоценной жизнью помиловать юношу за этот бурный порыв.
Его судьба в твоих руках, и было бы жаль, если бы такой очаровательный преступник должен был расстаться с жизнью.
Зулейха после некоторого размышления ответила:
— Мы помилуем его на этот раз, поскольку его жертва просит за него.
И теперь, когда его жизнь вне опасности, мы попытаемся сделать это приключение немного более приятным для него, чтобы он мог вспоминать своих спасителей с искренней благодарностью.
Пойдём и отведём его в наши личные покои, туда, где раньше не ступала нога мужчины.
В этот момент Шахразада увидела приближение утра и скромно умолкла.
Но когда наступила восемьсот семьдесят девятая ночь, она сказала:
на сделала знак одной из своих спутниц, и та ушла за кипарисы, а затем вернулась с шёлковыми тканями в руках.
Это оказалась женская одежда.
Девушки помогли мне замаскировать себя.
Я стал, как одна из них.
Когда Зулейха одобрила мой наряд, я отправился с девушками через парк к гарему.
Когда мы вошли в приёмный зал из белого мрамора, украшенный жемчугом и бирюзой, девушки шепнули мне, что всё это принадлежит единственной дочери царя, и что Зулейха, которая пощадила меня, и есть сама царевна.
В этом светлом открытом зале было двадцать квадратов золотой парчи, расположенных по кругу на большом ковре.
Девушки, не переставая незаметно касаться моего тела, расположились на ковре, а я был посажен рядом с царевной, которая продолжала смотреть на меня пристальным взглядом.
Затем Зулейха распорядилась принести освежающие напитки.
Шесть новых служанок, также красиво и богато одетых , принесли нам золотые тарелки с шёлковыми салфетками, а ещё десять пришли следом за ними с большими фарфоровыми чашами, наполненными холодными угощениями.
В этих чашах был щербет со льдом, сгущённое молоко, цитрусовое варенье и ломтики огурца с лимоном.
Царевна Зулейха взяла сначала себе, а потом подала мне в той же золотой ложке цитрусового варенья, молока и немного щербета.
Та же ложка переходила из рук в руки, пока все чаши не опустели.
Затем служанки принесли нам чистой воды в хрустальных чашах.
Мы веселилась, как если бы пили вино, и я удивлялся, слушая откровенные шутки из девичьих уст.
Они смеялись над каждой частью моего юного тела.
Это их очень развлекало.
Восхитительная Кайрия, пострадавшая от меня - если она действительно пострадала - откровенно говорила глазами, что не держит на меня обиды.
Время от времени я поднимал на неё глаза, а когда встречался с ней взглядом, быстро опускал их.
Несмотря на все мои старания держаться уверенно, я всё ещё был в большом замешательстве в обществе этих странных девиц.
Видя, что разговоры служанок не могут придать мне смелости, царевна сказала:
— Когда ты начнёшь свободно общаться с нами, о Хасан из Дамаска?
Ты боишься, что мы съедим тебя?
Ты ничем не рискуешь в покоях царской дочери, потому что ни один евнух не может зайти сюда без разрешения.
Ты забыл, кто я?
Может, ты считаешь, что разговариваешь с дочерью мелкого лавочника?
Подними голову, мальчик, посмотри вокруг и скажи нам, кто тебе больше нравится.
Вместо того чтобы успокоиться после этого замечания, я только краснел и заикался бессвязными словами, искренне желая, чтобы земля разверзлась и поглотила меня.
— Я вижу, что моя просьба смутила тебя, о Хасан, - сказала Зулейха.
— Но если ты думаешь, что оскорбишь других, выказывая предпочтение одной из нас, позволь мне сказать тебе, что мои девушки и я такие близкие подруги, что это не повлияет на наши отношения.
Поэтому лучше забудь свой страх и внимательно посмотри на нас.
Мы разденемся, если ты не можешь принять решения без этого.
Собрав остатки мужества и оглядевшись, я понял, что, хотя служанки Зулейхи были совершенной красоты, а сама царевна была не менее изумительной, моё сердце особенно сильно билось при мысли о прелестной манящей Кайрии.
Но, несмотря на заверение Зулейхи, я не был настолько глуп, чтобы открыто выразить своё предпочтение.
Вместо этого я поклонился и сказал так сладко, как только мог:
— О моя госпожа, я не знаю, как сделать выбор.
Луна совершенна и остаётся луной даже среди прекрасных звёзд.
В то же время я тайком взглянул на свою избранницу так, чтобы она могла понять, что это всего лишь дипломатическая лесть по отношению к царевне.
Зулейха улыбнулась этому ответу.
— Хотя твой комплимент несколько банален, Хасан, ты ловко вышел из сложного положения, - сказала она.
— Но теперь сделай свой выбор из моих девушек, не беря меня в расчёт.
Все они, и особенно Кайрия, призвали меня подчиниться и рассказать о моих тайных мыслях.
Отбросив в сторону свою застенчивость, я указал на Кайрию и воскликнул:
— О госпожа, вот та, которая меня влечёт.
Клянусь Аллахом, она моё самое большое желание!
Когда я это говорил, девушки заливались серебряным смехом, не выражая никакой обиды или зависти.
— О чудо!
Неужели это действительно девушки с их женской природой?
Даже сёстры не стали бы проявлять столько терпения, они скорее выцарапали бы глаза друг другу.
Зулейха развеяла моё недоумение.
— Я поздравляю тебя, Хасан из Дамаска!
– воскликнула она.
— У молодых людей вашей земли тонкий вкус, острый глаз и житейская мудрость.
Я рада, что твоё предпочтение совпало с моим.
Кайрия – это выбор и моего сердца, она моя любимица.
Вряд ли ты раскаешься в своём выборе, о проказник.
Ты ещё не знаешь и десятой части её достоинств.
В остроумии и красоте она превосходит всех нас и, хотя по внешнему виду этого не скажешь, она является царевной среди служанок, когда сидит рядом с нами.
Затем другие девушки одна за другой стали хвалить очарование Кайрии и шутить по поводу её успеха.
Она не отставала от них и остроумно отвечала каждой.
Когда все они высказались, Зулейха достала лютню и дала её в руки своей любимице.
— Душа моя, ты должна доказать этому юноше, что мы не преувеличиваем твоих достоинств.
Прелестная девушка настроила лютню и после прелюдии запела вполголоса, сама себе аккомпанируя:
Любовь наполнила мою душу вином и золотом,
Но я храню их для того, кто пронзил
Моё сердце блеском чёрных, как скорпионы, волос.
Он меч, он лук с чёрными стрелами,
Он белая песня, запечатлённая в слезах роз.
Пойдём со мной в гамам, возлюбленный мой.
Валерьяна одурманит нас нежными поцелуями своих лиловых цветов.
Я буду возлежать, услаждая пением твоё сердце.
Когда она закончила, так нежно посмотрела на меня, что я забыл обо всём и бросился к её ногам.
Запах её одежды и тепло тела опьянили меня.
Я взял её на руки и целовал, где только мог, а она дрожала и была покорна, как голубка, в моих руках.
Опомнился я только тогда, когда услышал дружеский смех девушек, которых забавлялись тем, что я как будто сорвался с цепи, словно баран после долгого воздержания.
После этого мы ели и пили, пока не вошла старая женщина, чтобы объявить нам о приближении рассвета.
Зулейха поблагодарила няню за предупреждение, затем встала и сказала:
— Пришло время отдыха, о Хасан.
Ты можешь рассчитывать на мою помощь и защиту в своей любви.
Но сейчас самое главное - тайно вывести тебя из гарема.
Она прошептала несколько слов на ухо старой няне, которая взглянула на меня, а затем взяла за руку и велела следовать за ней.
Поклонившись стайке голубок и страстно взглянув на прелестную Кайрию, я позволил увести себя из покоев царевны.
Моя провожающая открыла ключом дверь, и я выскользнул наружу, за пределы гарема.
Когда солнце уже поднялось, я поспешил к главному входу дворца и постарался, чтобы меня не заметили охранники.
Добравшись до своей комнаты, я нашёл там ожидающего меня встревоженного визиря, моего покровителя, потомка Лота.
Он взял меня за руки и, нежно обняв сказал:
— О Хасан, сердце моё беспокоилось за тебя.
Я не сомкнул глаз всю ночь, опасаясь, что ты, как чужестранец, попал в руки разбойников.
Где ты был так далеко от меня, мой дорогой?
Вместо того, чтобы рассказать ему о своём приключении, я ответил, что встретил Дамасского купца, который собирался из Шираза в Басру, и что он заставил меня провести ночь с ним.
Мой покровитель поверил в эту сказку, и хотя он пожурил меня, но сделал это с дружелюбной улыбкой.
Весь день и следующую ночь предавался я сладким грёзам моей любви.
А утром, когда я всё ещё был погружён в эти воспоминания, пришёл евнух, принёс мне сложенную записку и исчез.
Я развернул её и прочитал следующие строки, написанные красивым почерком:
"Если оленёнок из Шама придёт в эту лунную ночь, чтобы побегать среди деревьев, он встретит томящуюся от любви лань.
Она скажет ему на его родном языке, как она рада тому, что он выбрал её среди других в лесу."
Чтение этой записки сделало меня пьяным без вина, потому что, хотя Кайрия проявила свою благосклонность ко мне в первую ночь, я не осмеливался надеяться на столь явное доказательство её привязанности.
Когда я оправился от своих эмоций, то предстал перед визирем и целовал его руки до тех пор, пока не расположил к себе.
Затем, выбрав благоприятный момент, когда у него улучшилось настроение, я попросил разрешения уйти следующей ночью, чтобы посетить знакомого, недавно приехавшего из Мекки.
Старик отпустил меня, и я, вернувшись к себе, поспешил выбрать из моего клада драгоценных камней самые прекрасные изумруды, ярчайшие рубины, самые чистые бриллианты, самый крупный жемчуг, самую тонкую бирюзу и самые великолепные сапфиры.
Я нанизал их на золотую нить и сделал ожерелье.
Затем я надушился мускусом.
Покинув дворец, прокрался через маленькую дверь, которая была оставлена для меня открытой, и вошёл в сад.
Вскоре я оказался под кипарисом, у корней которого спал в первый вечер, и с тревожным сердцем стал ждать прихода любимой.
Сначала я подумал, что время остановилось, но вдруг белая тень скользнула среди деревьев, и сердце моё замерло.
Я бросился к её ногам, прижался лицом к земле и оставался безмолвным до тех пор, пока Кайрия не сказала голосом, подобным журчащему ручью:
— О Хасан, любовь моя, встань сейчас же, и вместо этого нежного, страстного молчания дай мне наконец какое-нибудь доказательство твоей любви!
Действительно ли возможно, что ты нашёл меня привлекательней моих спутниц и даже самой царевны?
Я должна услышать это снова из твоих дорогих уст, прежде чем смогу тебе поверить.
Она наклонилась надо мной и помогла подняться.
Я взял её руку и поднёс к своим губам, воскликнув:
— О, царевна царевн, вот одна из ничего не стоящих безделушек из моего края.
Вместе с этим ожерельем возьми любовь всей моей жизни.
Я счастлив тем, что подверг себя такой опасности этой ночью ради истинной любви к тебе.
— О Хасан, - ответила она.
— Я не знаю, радоваться мне моей победе или плакать от горя.
Сказав так, она прислонилась к моему плечу, и я ощутил её вздымающуюся грудь.
— Почему мир кажется тебе чёрным в такую светлую ночь?
- спросил я.
— Зачем эти обманчивые предчувствия?
— Только Аллах может сделать их ложными, Хасан, - пробормотала она.
— Но мне грустно, грустно.
Мои страхи не беспочвенны, о любовник любовников.
Царевна Зулейха тайно любит тебя и ищет возможности сказать тебе об этом.
Как ты ответишь на её мольбу?
Устоит ли твоя любовь ко мне перед искушением славы?
— Да, моё счастье, - перебил её я.
— Твой образ в моём сердце сильнее, чем тысячи царевен.
Даже если бы Аллах послал мне более сильное искушение, я смог бы дать тебе доказательства своей верности.
В этот момент Шахразада увидела приближение утра и скромно умолкла.
Но когда наступила восемьсот восьмидесятая ночь, она сказала:
