Магия чисел   

Ночное приключение халифа Гарун-аль-Рашида




И дервиш без всякого неудовольствия расстался с ними и был готов снова пуститься в путь.

Но я, одолеваемый жадностью, задержал его и спросил:
— Зачем тебе эта маленькая золотая баночка?
Прошу тебя, отдай мне и её!
Тогда он вынул баночку из-за пазухи и сказал:
— О сын мой, я охотно отдам тебе её, но сначала ты должен узнать силу находящейся внутри волшебной мази.

Её дивные свойства необыкновенны.
Если ты закроешь левый глаз свой и помажешь веко этой мазью, ты увидишь сокровища, скрытые от взоров.
Но если ты потрёшь ею правый глаз, ты тотчас же ослепнешь на оба глаза!

И я решил, не медля, испытать эту мазь и сказал дервишу:
— Прошу тебя, положи мне немного мази на веко левого моего глаза!
И когда факир сделал это, я открыл глаз и увидел скрытые сокровища земли в неисчислимом количестве.

И тогда я подумал: «Если мазь произвела такое действие, когда ею был помазан левый глаз, то действие её будет ещё удивительнее, если её положить на правый глаз».
И я попросил дервиша помазать мне также и правый глаз.

Он же стал отговаривать меня, но в проклятом своём упорстве я не хотел верить его словам.
И когда святой увидел, что все увещания его тщетны и что я продолжаю упорствовать в своём намерении, он положил едва заметное количество мази на мой правый глаз.

Когда же я раскрыл свои глаза во всю ширину их, я увидел, что я ослеп!
Я не видел перед собою ничего, кроме полного мрака, и я начал проклинать его, и сказал:
— Возьми обратно всех своих верблюдов и возврати мне зрение!

А он ответил:
— Ты сам не захотел послушаться меня и усомнился в истине моих слов.
Теперь то, что произошло с тобою, непоправимо, и ты не вернёшь себе зрение никогда.
Тут Шахразада заметила наступление утра и умолкла.

А когда наступила восемьсот шестьдесят восьмая ночь, она сказала: И он покинул меня и погнал всех верблюдов со всеми сокровищами в Басру.

Но на моё счастье несколько дней спустя этой дорогой проходил караван, и его люди взяли меня с собою в Багдад, где я и начал просить милостыню.
И теперь за мою безбожную жадность я прошу каждого, кто подаёт мне милостыню, бить меня по щеке.

И когда слепой окончил свою историю, халиф сказал ему:
— О Баба-Абдаллах, прегрешение твоё велико, но отныне ты можешь не заботиться о ежедневном пропитании своём, ибо я решил выдавать тебе ежедневно по четыре драхмы из моей казны до конца твоей жизни.

Затем халиф повернулся к молодому человеку, который ездил верхом на кобыле, жестоко истязая её.
И он спросил его:
— Как твоё имя?
Не бойся ничего и расскажи мне всю твою историю!

 И юноша, склоняя голову, ответил:
— О владыка правоверных, моё имя Сиди Нуман, и я не совершил никакого нарушения твоих законов или постановлений.

Но каждый день я гоняю по площади свою кобылу, как ты сам видел это; и я изо всей силы бью её при этом и больно колю ей бока.
Но когда ты узнаешь все обстоятельства этого дела, ты сам найдёшь, что это ещё самое незначительное наказание за её вину и что не она заслуживает твоего сострадания и твоего сочувствия, а я.

И если ты разрешишь мне, я начну теперь свою историю.
И халиф Гарун-аль-Рашид дал юноше разрешение говорить, и тот начал так...
Тут Шахразада заметила наступление утра и умолкла.
А когда наступила восемьсот шестьдесят девятая ночь, она сказала:

ИСТОРИЯ СИДИ НУМАНА

Р одители оставили мне после смерти своей много богатства, и я жил, не зная печалей и забот, пока не задумал взять себе жену.

И я сосватал себе молодую девушку, и когда впервые увидел её лицо, то заметил, что оно было необычайно прелестно.
И в ту ночь я покоился рядом с нею среди радости и любовных утех.
А на следующий день, когда нам подали обед, я не нашёл её за столом и послал за нею, и через некоторое время она пришла и села за стол.

И я подавил своё неудовольствие и решил не делать ей замечаний, пока не будет для этого более значительного повода.
И тут я заметил, что она ест рис, выбирая его по зёрнышку.
Тогда я сказал ей:
— Моя Амина, что это за способ есть?

Может быть, ты слишком расчётлива?
Ешь, как и я!
Но в ответ она не произнесла ни звука и продолжала подносить ко рту зёрнышко за зёрнышком.
И она съела за обедом менее того, чем мог бы насытиться воробей.

И за ужином моя жена продолжала упорствовать в своём странном поведении.
И я очень удивился, как это она может жить без пищи.
И вот однажды ночью она, думая, что я крепко сплю, поднялась с нашего ложа.

И я чрезвычайно удивился этому, продолжая притворяться, будто погружён в глубокий сон.
Когда же я увидел, что она одевается и выходит из комнаты, я встал с постели, накинул на себя платье и, повесив через плечо саблю, выглянул из окна, чтобы увидеть, куда она направилась.

А она прошла через двор, открыла калитку и вышла на улицу.
Тогда и я поспешил к калитке, которую она оставила открытой, и последовал за нею при свете луны, пока она не вошла на кладбище, расположенное недалеко от нашего дома.

Увидав это, я остановился у стены кладбища и стал наблюдать за нею.

И мне было видно всё, происходившее там, тогда как сам я оставался незамеченным.
И я увидел, что Амина сидит с гулой - нечистым духом, который живёт в развалинах и путает одиноких путников, иногда овладевая ими и питаясь их телом.

Тут Шахразада заметила наступление утра и умолкла.
А когда наступила восемьсот семидесятая ночь, она сказала: И я оцепенел от ужаса, когда увидел, как жена моя и гула разрыли могилу и вынули из неё недавно преданное земле тело.

И они начали отрывать от него куски и пожирать их, смеясь и болтая одна с другою.
Окончив свою страшную трапезу, они бросили кости покойника обратно в могилу и засыпали её землёю.
И пока они были заняты этим мерзким делом, я поспешил к своему дому и лёг на постель.

И вскоре появилась Амина; она потихоньку разделась и улеглась рядом со мною.
И хотя мне было мерзко покоиться в постели рядом с пожирательницей трупов, я пролежал с ней до утра.
А наутро я приказал служанкам накрыть на стол и сказал супруге своей:
— О жена моя, неужели на столе нет в изобилии мяса более вкусного, чем человеческое?

Тогда она поняла, что я узнал о её похождениях.
Лицо её загорелось огнём, и от бешенства с её губ покатилась пена.
И она схватила сосуд, пробормотала какие-то непонятные слова и брызнула на меня водой.

И я тотчас же превратился в собаку, а она схватила палку и начала немилосердно меня бить.
И я, жалобно завыв от боли, выбежал из дома на улицу.
Тут ко мне со всех сторон сбежались бродячие собаки.

Увидав незнакомку, они начали лаять и кусать меня, а я, поджав хвост, начал бегать по базару, пока, наконец, не остановился у дверей булочной, через которые я увидел булочника, сидящего за завтраком.
И он бросил мне кусочек хлеба.

Но вместо того, чтобы схватить его и проглотить, как это делают обыкновенно собаки, я поднял брошенный мне кусок, приблизился к булочнику и начал смотреть ему в лицо, помахивая в знак благодарности хвостом.

В этом месте своего повествования Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
Когда же наступила восемьсот семьдесят первая ночь, она сказала: