И он вынул из складок своего тюрбана бумажный пакетик, взял из него щепотку жёлтого порошка и бросил его в тигель.
И тотчас же расплавленная масса затвердела и превратилась в лепёшку из чистейшего золота.
И он сказал остолбеневшему от удивления Гассану:
— Пойди на базар, продай эту золотую лепёшку, а деньги спрячь у себя дома, не говоря ни слова о том, что знаешь!
Гассан же в ответ сказал:
— Как хотелось бы мне узнать от тебя тайну твоего искусства!
Тогда персиянин рассмеялся и сказал:
— Наука и её тайны не познаются на улице!
Если ты имеешь твёрдое намерение учиться, тебе стоит собрать свои инструменты и проследовать в моё жилище.
После этих слов Гассан без всякого колебания встал, собрал свои инструменты, запер мастерскую и последовал за персиянином.
Но по дороге он вспомнил о своей матери; он остановился и, опустив голову, погрузился в глубокие размышления.
Персиянин же, обернувшись, засмеялся и сказал ему:
— О Гассан!
Если бы твоя рассудительность равнялась твоей привлекательности, ты не стал бы колебаться перед ожидающей тебя прекрасной будущностью!
Впрочем, сын мой, чтобы у тебя не оставалось ни малейшего сомнения относительно моих намерений, я могу открыть тебе тайны моих знаний и в твоём собственном доме!
И Гассан ответил:
— Клянусь Аллахом, это успокоило бы мою мать!
Персиянин сказал:
— Иди же вперёд и показывай мне дорогу.
И пошёл Гассан впереди, а персиянин за ним; и пришли они таким образом к матери.
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила пятьсот пятьдесят пятая ночь, она сказала:
ассан бросился к матери и предупредил её, что персиянин пришёл к ним в гости.
Но мать сказала:
— Связь хлеба и соли священна для нас, но эти мерзкие персияне нисколько не почитают её!
Он же возразил:
— Когда ты увидишь этого почтенного учёного, ты не захочешь отпустить его из этого дома!
Она же сказала:
— Нет, клянусь могилою твоего отца, я не останусь в доме, пока будет здесь этот еретик.
Однако, так как он уже в доме нашем, то я приготовлю для вас еду, а сама уйду к соседям.
И пока Гассан беседовал с персиянином, она постелила скатерть и положила на поднос жареных цыплят, огурцов и десять сортов печений и варений, а сама спряталась у соседей.
И персиянин принялся за еду и сказал Гассану:
— Мой порошок не что иное, как квинтэссенция сгущённого эликсира, который извлечён мною из тысячи трав и тысячи веществ - одни сложнее других.
И я добился этого открытия путём тяжёлого труда, с которым и ты ознакомишься когда-нибудь!
И он передал пакетик с порошком Гассану, который принялся его рассматривать, не заметив, как персиянин подмешал ему в пирожное кусок банжа.
И Гассан, проглотив это пирожное, тотчас скатился на пол без чувств.
И тогда персиянин стянул пояс свой и, подойдя к Гассану, перегнул его пополам, голову к коленям, и привязал ему руки к ногам.
Потом взял сундук и уложил в него Гассана вместе с золотом, добытым алхимическими операциями.
Затем вышел позвать носильщика, взвалил ему сундук на спину и велел нести к морю, где стоял уже готовый к отплытию корабль.
Капитан приказал сниматься с якоря, и корабль на всех парусах стал удаляться от берега!
А мать увидела, что сын её исчез вместе с сундуком, и поняла она, что Гассан навеки потерян для неё и что приговор судьбы свершён.
Тогда предалась она отчаянию, била себя по лицу, разорвала одежды свои, стонала, рыдала, кричала, проливала слёзы и говорила:
— О дитя моё!
О кровь сердца моего!
И всю ночь бегала она, как безумная, по всем соседям, спрашивая о сыне, но всё было напрасно.
Соседки пытались утешить её, но она оставалась безутешной.
И с той поры ночи и дни проводила она в слезах и печали у памятника, который велела воздвигнуть в самом доме своём и на котором написала имя сына своего Гассана и число того дня, когда был он у неё отнят.
Ту т Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила пятьсот пятьдесят шестая ночь, она сказала:
персиянин же, уплывший в море с сундуком, был опасным чародеем и звали его Бахрам Гебр.
Когда корабль прибыл к месту своего назначения, он велел вынести сундук на берег и привёл Гассана в чувство, дав понюхать уксусу.
И Гассан, взглянув на персиянина, понял, что тот обманул его, и сказал:
— Что всё это значит?
Разве между нами не было хлеба и соли?
А Бахрам расхохотался и воскликнул:
— Чего это ты вздумал говорить мне о хлебе и соли, мне, поклоннику Огня, Солнца и Света?
Я уже имел таким образом в своей власти девятьсот девяносто девять молодых мусульман, мною похищенных, ты же тысячный и, несомненно, красивейший из всех.
Не думал я, что ты так легко попадёшь в мои сети!
Но, слава Солнцу!
Ты в моих руках и скоро увидишь, как много люблю я тебя!
Взгляни на эту высокую, остроконечную гору, возвышающуюся над морем.
Это Гора Облаков.
Здесь-то и находятся необходимые для превращения в золото вещества!
Если ты дашь провести себя на её вершину, клянусь тебе Огнём и Светом, ты не будешь иметь повода к раскаянию!
На вершине мы станем собирать стебли растений, растущих над облаками.
И тогда я укажу, что ты должен делать!
Гассан, на которого помимо его воли действовали слова чародея, не посмел отказать ему и сказал:
— Слушаю и повинуюсь!
Тогда Бахрам сказал ему:
— Скоро увидишь ты, как много выиграешь, если будешь следовать моим советам!
Гассан же спросил:
— Но как же мы поднимемся на эту гору, отвесную, как стена?
И чародей ответил:
— Не смущайся этим затруднением!
Мы взлетим туда легче птицы!
Сказав это, персиянин вытащил из своей одежды маленький медный барабан, на котором натянута была петушиная кожа и написаны были таинственные слова.
И он принялся стучать пальцами по этому барабану.
И тотчас же поднялось облако пыли, из которого раздалось конское ржание.
И в один миг явился перед ними большой чёрный крылатый конь, который стал бить землю копытом, извергая пламя из ноздрей своих.
Персиянин тотчас же вскочил на коня и помог Гассану сесть позади него.
Конь забил крыльями и полетел.
И скорее, чем успеет человек опустить веко или открыть глаз, он опустил их на землю на вершине Горы Облаков.
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила пятьсот пятьдесят седьмая ночь, она сказала:
огда персиянин засмеялся и воскликнул:
— Теперь, Гассан, отрекись от своей веры и признай единственным божеством Огонь, отца Света!
А Гассан на это воскликнул:
— Нет Бога, кроме Аллаха!
И Магомет пророк Его!
А ты безбожник и еретик, и Всемогущий покарает тебя чрез моё посредство!
И он бросился на чародея, вырвал у него из рук барабан и толкнул его изо всей силы к краю скалы.
И безбожный чародей полетел в пропасть и разбился о прибрежные скалы.
Гассан же, привесив барабан к поясу, осмотрелся и увидел вдали огонёк.
И подумал Гассан:
«Там, где огонь, должны быть и люди!»
И он пошёл по направлению к этому огню и, подойдя к цели, рассмотрел, что это золотой дворец с золотым куполом, поддерживаемым четырьмя высокими золотыми колоннами.
И вверяясь судьбе своей, он подошёл к входной двери, вытесанной из цельного изумруда, вошёл в неё и проник во двор.
Там он заметил двух девушек ослепительной красоты, сидевших на мраморной скамье и игравших в шахматы.
И одна из них подняла голову и сказала другой:
— Посмотри, сестра, наверное, это один из тех несчастных, которых каждый год приводит на Гору Облаков чародей Бахрам.
Но каким образом удалось ему спастись из рук этого дьявола?
При этих словах Гассан приблизился к девушкам и, бросившись к их ногам, рассказал в коротких словах свою историю.
И одна из девушек сказала:
— О сестра моя, с этой минуты, клянусь Аллахом, я буду почитать братом этого молодого человека и хочу делить с ним удовольствия и радости счастливых дней и печали и огорчения менее счастливых!
И она взяла Гассана за руку и помогла ему подняться.
Потом, не выпуская его руки, она ввела его во дворец, где прежде всего предложила ему ванну в гамаме, что вполне освежило его; затем надела она на него роскошное одеяние, отбросив его прежнее платье, запылившееся во время дороги, и вместе с сестрою ввела она его в собственную свою комнату, причём поддерживала его под руку с одной стороны, между тем как сестра поддерживала с другой.
И обе молодые девушки пригласили его сесть между ними и закусить.
Потом старшая сказала младшей...
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила пятьсот пятьдесят восьмая ночь, она сказала:
