Приключение Гассана Аль-Басри
огда сёстры сказали Гассану:
— Мы не можем мешать тебе возвратиться на родину к любимой матери.
Но каким же образом думаешь ты вернуться в Басру?
И тогда он вспомнил о волшебном барабане, который отнял у чародея Бахрама, и воскликнул:
— Вот каким образом!
Но я не умею им пользоваться!
Тогда Нераспустившаяся Роза сказала Гассану:
— Я научу тебя, как с ним обращаться!
Она взяла барабан, прижала к животу и сделала вид, как будто барабанит по нему пальцами.
И тотчас же со всех концов появились вьючные и верховые верблюды.
И сёстры выбрали лучших, навьючив на них тюки, подарки, разные вещи и дорожную провизию.
На спину одногорбого верблюда прикрепили роскошный двухместный паланкин для супругов.
И с быстротой птицы полетел караван по равнинам и пустыням и милостью Аллаха без помех достиг Басры.
И на стук в дверь пришла её отворить, дрожа на своих слабых ногах, мать Гассана.
И, несмотря на ослабевшие от слёз глаза, она узнала его.
Тогда из груди её вырвался глубокий вздох, а Гассан бросился к ней на шею, и нежно обнялись они, плача от радости.
И когда после долгих слёз немного пришли они в себя, Гассан принялся рассказывать матери все свои приключения, от внезапного исчезновения своего до возвращения в Басру, не забыв ни одной подробности.
Тогда, беспредельно удивлялась тому, что слышала, мать сказала сыну:
— Не знаю, Гассан, но мне кажется, что Басра не достойна высокого звания твоей супруги; и для нас во всех отношениях лучше было бы переселиться в Багдад под благодетельное крыло халифа Гарун-аль-Рашида.
К тому же мы внезапно разбогатели, и я очень боюсь, что, если останемся в Басре, где нас все знают за бедняков, мы обратим на себя внимание и подвергнемся подозрению и обвинению в том, что занимаемся алхимией!
Всего лучше будет, если мы как можно скорее уедем в Багдад, где с самого начала прослывём князьями или эмирами, приехавшими из далёких краёв.
Гассан же ответил матери:
— Это превосходная мысль!
И тотчас же продал он вещи и дом.
А после этого взял волшебный барабан и забил пальцами по петушиной коже.
И тотчас же явились из воздуха верблюды.
Гассан взял то, что было у них самого драгоценного и лёгкого на вес, и, усевшись в паланкин, погнал верблюдов рысью.
И через короткое время прибыли они к воротам Багдада.
Гассан купил за сто тысяч динариев великолепный дворец и привёл туда свою мать и свою супругу.
И ничего не жалел он для того, чтобы дом его был первым в Багдаде.
И после девяти месяцев счастливой жизни и заботливого питания супруга Гассана благополучно разрешилась от бремени двумя мальчиками-близнецами, красивыми, как луны.
И назвали одного Нассером, а другого - Мансуром.
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила пятьсот шестьдесят седьмая ночь, она сказала:
о по прошествии года Гассану захотелось увидеть сестру свою, Нераспустившуюся Розу.
И он стал собираться в путь, сказав матери:
— Прошу тебя: во время моего отсутствия тщательно храни плащ из перьев жены моей.
Я спрятал его в потайном месте дома.
Если жена моя увидит этот плащ, она вспомнит о своей способности летать по воздуху и её непреодолимо потянет улететь отсюда!
Если же случится такое несчастие, я умру с горя!
Не пускай её никуда из дома и не позволяй ей выходить на террасу; я очень боюсь, что так или иначе она соблазнится воздушным пространством.
Если не исполнишь просьбы моей, то погубишь меня!
Мать же Гассана отвечала:
— Да хранит меня Аллах от ослушания, дитя моё!
Поезжай и не беспокойся, успокой свой ум.
Но не знали они, что готовит им неведомое в книге судеб, между тем как красавица Сияние слышала каждое их слово и запечатлевала их в своей памяти.
Гассан же простился с матерью, обнял жену и сыновей...
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила пятьсот шестьдесят восьмая ночь, она сказала:
атем побарабанил он по петушиной коже и сел на тотчас же явившегося верхового верблюда, который побежал или, вернее, полетел, поглощая пространство, и скоро стал лишь точкой на горизонте.
Супруга же Гассана ни на шаг не отдалялась от его матери, и так было два дня.
Но утром третьего дня она поцеловала руку старой женщины, пожелала доброго дня и сказала:
— О матушка, мне очень бы хотелось сходить в гамам, я не купалась с тех пор, как кормлю Нассера и Мансура!
Но старуха сказала:
— Какие необдуманные слова, дочь моя!
Идти в гамам, да это чистая беда!
Как ты можешь идти туда без того, чтобы супруг твой не посмотрел, всё ли там чисто и не падают ли там с потолка тараканы, жуки и мокрицы!
Я же сама не могу сопровождать тебя, потому что слишком стара и слаба.
Но если желаешь, я велю согреть воды здесь и сама вымою тебе голову, и ты отлично вымоешься в нашем домашнем гамаме!
Но Сияние ответила:
— О госпожа моя, с каких же это пор запрещают женщинам ходить в гамам?
Аллах!
Увы!
Моя молодость!
Меня подозревают и не доверяют моему целомудрию!
Мне остаётся только умереть!
И, проговорив это, она заплакала, зарыдала и призвала на свою голову самые чёрные беды!
Тогда мать Гассана сжалилась над нею и к тому же поняла, что отныне невозможно заставить её отказаться от её намерения.
И, несмотря на свою глубокую старость и настоятельное запрещение сына, она приготовила всё, что требуется для бани по части белья и благовоний.
Потом сказала:
— Да хранит нас Аллах от гнева твоего супруга!
И вышла старуха из дворца и сопроводила Сияние в знаменитейший из гамамов города.
Ах, лучше было бы, если бы мать Гассана не обращала внимания на её жалобы и не переступала бы через порог этого гамама!
Но кто может читать в книге судеб кроме единого Всевидящего?
И когда красавица Сияние, предшествуемая матерью Гассана, которая несла узел с чистым бельём, вошла в гамам, все женщины, отдыхавшие в центральной зале, вскрикнули от восхищения и изумления, до такой степени поразила их её красота.
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила пятьсот шестьдесят девятая ночь, она сказала:
они не могли отвести от неё глаз.
Так ослеплены они были её красотою, когда молодая женщина была ещё закутана в покрывало!
Но каков был их восторг тогда, когда она сбросила все покровы!
Женщины, бывшие в гамаме, покинули свои бассейны и места для отдыха, чтобы посмотреть на неё.
А среди них находилась одна из невольниц Сетт-Зобейды, супруги халифа Гарун-аль-Рашида.
И эта молодая невольница, которую звали Тохва, была поражена её совершенством.
И когда Сияние выкупалась и оделась, Тохва последовала за нею на улицу, и шла за нею, пока Сияние и мать Гассана не дошли до своего дома.
Тогда молодая невольница приложила пальцы к губам, послала красавице звонкий воздушный поцелуй и бросила ей розу.
Затем воротилась она во дворец халифа и поспешила к госпоже своей Сетт-Зобейде.
А та, заметив бледность и волнение своей любимой невольницы, спросила:
— Где же ты была, о милая, что вернулась такою бледною и взволнованною?
Та ответила:
— В гамаме, о госпожа моя!
Тогда Сетт-Зобейда спросила:
— Что же ты видела там, что так расстроилась?
Невольница же ответила:
— Я видела то, что отняло у меня рассудок!
И Сетт-Зобейда рассмеялась и сказала:
— О ком говоришь?
Та сказала:
— Какая лань и какая газель могут сравниться с нею красотою и очарованием?
И Сетт-Зобейда сказала:
— О глупая Тохва, да назовёшь ли ты, наконец, её имя?
И невольница ответила:
— Я не знаю его, о госпожа моя!
Но, клянусь твоими благодеяниями!
Ни одно земное создание не может сравняться с нею!
Мне сказали в гамаме, что она супруга богатого купца Гассана Аль-Басри.
Ах, госпожа моя, если ты видишь меня дрожащею между рук Твоих, то причиной тому волнение, возбуждённое её красотою!
При этих словах невольницы Сетт-Зобейда была до крайности поражена и сказала ей:
— Но, Тохва, уверена ли ты, по крайней мере, что ты не во сне видела такое чудо красоты?
Та отвечала:
— Клянусь головою, я только что видела её и послала воздушный поцелуй и розу этой красавице, подобной которой не встретить ни у арабов, ни у турок, ни у персиян.
Тогда Сетт-Зобейда воскликнула:
— Тогда нужно и мне взглянуть на эту жемчужину.
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила пятьсот семидесятая ночь, она сказала:
|