Рассказ о проделках Далилы-Пройдохи и дочери её Зейнаб-Плутовки с Ахмадом-Коростой, Гассаном-Чумой и Али-Живое-Серебро
погонщик первым увидел старуху и закричал:
— Осёл мой!
Отдай мне моего осла!
Она же ответила:
— Сын мой, я знала, что ты беден, и потому вовсе не намеревалась лишить тебя твоего осла.
Я оставила его у цирюльника Хаг-Массуда.
Я сейчас же отправлюсь к нему и попрошу его отдать мне осла.
Подожди меня одну минутку!
Когда же она вошла к цирюльнику, то сказала ему:
— Увы, мне!
Мой сын был погонщиком ослов, но он заболел и стал сумасшедшим.
С тех пор он не перестаёт требовать своего осла.
И его ничем иным нельзя вылечить и привести в себя, как только вырвав оба коренных зуба и сделав прижигание висков калёным железом.
Возьми же динарий за свои груды, и вылечи его!
И цирюльник, выглянув на улицу, крикнул погонщику:
— Сын мой, иди сюда!
Осёл твой у меня!
Но как только погонщик вошёл, цирюльник ударил его кулаком в живот и повалил на пол.
И когда двое подмастерьев вязали его по рукам и по ногам, цирюльник схватил клещи и вырвал ему оба коренных зуба.
После чего взял щипцами накалённые докрасна гвозди, прижёг ему виски, призывая имя Аллаха для удачного излечения, и сказал:
— Теперь мать твоя будет довольна мною!
И пока погонщик бился в руках подмастерьев, цирюльник вошёл в лавку и увидел, что в ней не осталось ничего!
Бритвы, ручные зеркала из перламутра, ножницы, медные утюги, тазы, рукомойники, салфетки, скамьи - всё исчезло!
Не осталось ничего!
И старуха также исчезла!
Тогда цирюльник в беспредельном бешенстве бросился в заднюю комнату, схватил погонщика за горло, и стал трясти его, крича:
— Где мать твоя сводница?
А несчастный погонщик, обезумев от боли и бешенства, ответил ему:
— А! Сын тысячи тряпок!
Мать моя покоится в мире у Аллаха!
Но тут в лавку вошли остальные трое потерпевших: красильщик, молодой купец и еврей.
И узнав, что случилось, они не сомневались, что это злодеяние было совершено той же старухой.
Тогда цирюльник поспешил закрыть свою лавку и присоединился к четырём жертвам, чтобы помочь им в их поисках.
А бедный погонщик не переставал стонать:
— Ах, мой осёл!
Ах, мои бедные зубы...
Тут Шахразада увидела, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила четыреста пятнадцатая ночь, она сказала:
погонщик, снова заметив на улице ту старуху, бросился к ней, крича:
— Вот она!
Теперь она заплатит нам за всё!
И они потащили её к вали города.
Но стражники дворца сказали им:
— Вали отдыхает.
Подождите немного, пока он проснётся!
И стражники передали старуху евнухам, чтобы запереть её в одной из комнат гарема, до пробуждения вали.
Попав в гарем, старая пройдоха сумела проскользнуть в покои супруги вали и после приветствий сказала ей:
— О госпожа моя, муж мой, уезжая, поручил мне продать пять мамелюков.
И как раз господин наш вали видел их у меня и предложил мне за них тысячу динариев, я же согласилась уступить их ему за эту цену!
И вот я пришла теперь передать их ему!
А случилось так, что вали действительно нужны были невольники, и он даже передал накануне супруге своей тысячу динариев для покупки их.
Поэтому она нимало не усомнилась в правдивости слов старухи и спросила её:
— Где же они, эти пять невольников?
Она же ответила:
— Вот там под твоими окнами, во дворе дворца!
И супруга вали выглянула в окно, а затем отперла свою шкатулку, вручила старухе тысячу динариев и приказала выпустить её из дворца по потайной лестнице гарема.
Когда же вали проснулся, жена его сказала ему:
— Я порадовалась за тебя по поводу тех пяти невольников которых ты нам купил!
Он же спросил:
— Каких невольников?
Клянусь Аллахом!
Я не покупал никаких невольников.
Кто сказал тебе это?
Она ответила:
— Старуха, у которой ты купил их за тысячу двести динариев!
Она показала мне их в окно.
Тогда вали спустился во двор, увидел погонщика, цирюльника, еврея, молодого купца и красильщика, и сказал им:
— Госпожа ваша продала вас мне за тысячу динариев.
Работу вашу вы начнёте с очистки помойных ям!
При этих словах все пять истцов в крайнем изумлении воскликнули:
— Мы люди свободные, которых нельзя ни продавать, ни покупать!
Пойдём с нами к халифу...
Тут Шахразада увидела, что приближается утро, и умолкла.
А когда наступила: четыреста шестнадцатая ночь, она сказала:
огда вали сказал им:
— Если вы не невольники, значит, вы мошенники!
Вы привели в мой дворец эту старуху, чтобы надуть меня!
Но, клянусь Аллахом, я перепродам вас каким-нибудь чужестранцам за сто динариев каждого!
В это время во двор дворца вошёл Бич-Улиц, который явился жаловаться вали на злоключения, постигшие его супругу.
Возвратившись из путешествия, он нашёл её в постели, больную от стыда и волнения.
И потому Бич-Улиц закричал вали:
— Как ты позволяешь старым сводницам проникать в чужие гаремы!
Я объявляю тебя ответственным за учинённое со мной мошенничество и за убытки, понесённые моей супругой!
Тогда все пятеро рассказали ему свои истории, а вали, обратясь к потерпевшим, сказал:
— Я беру на себя ответственность за все проделки старой мошенницы!
И он дал им десять стражников для поисков, и все они вышли из дворца.
Но едва они сделали несколько шагов, как наткнулись на старуху.
Им удалось поймать её и притащить к вали, который сказал начальнику тюремной стражи:
— Запри её до завтра в подземелье!
Но тюремщик ответил:
— Я уверен, что она найдёт способ удрать от меня!
Тогда вали сказал себе:
«Лучше будет оставить её у всех на виду, чтобы завтра же предать суду».
И он приказал вывести старуху за стены Багдада и привязать за волосы к столбу среди чистого поля.
И он поручил пяти истцам сторожить её вплоть до самого утра.
Но пережитые волнения истощили их силы, и все пятеро мало-помалу задремали у подножия столба.
Ночь близилась уже к концу, когда двое конных бедуинов приблизились к тому месту, где была привязана Далила.
И один из бедуинов спросил своего спутника:
— Скажи, брат, что доставило тебе наибольшее удовольствие во время твоего пребывания в полном чудес Багдаде?
Тут Шахразада увидела, что забрезжило утро, и умолкла.
Когда же наступила четыреста семнадцатая ночь, она сказала:
другой бедуин ответил:
— Я ел там чудеснейшие оладьи на меду со сливками, те самые, которые я так люблю!
Тогда первый, жадно вдыхая аромат воображаемых оладий, воскликнул:
— Я сейчас же отправлюсь в Багдад, чтобы отведать этого чудного лакомства!
Попрощавшись со своим спутником, он подъехал к столбу и увидел привязанную Далилу, а вокруг - пятерых уснувших мужчин.
И он спросил её:
— Почему привязана ты к этому столбу?
Она же ответила:
— У меня есть враг - пирожник - торговец оладьями с начинкой из сливок на меду.
На днях, желая отомстить ему за нанесённое мне оскорбление, я плюнула на его оладьи.
И вали приговорил меня к тому, чтобы быть привязанной к этому столбу, пока я не съем в один присест десять подносов этих оладий.
Завтра утром мне принесут эти подносы.
Но душа моя никогда не принимала оладий, так что придётся мне умереть здесь от голода!
Тогда бедуин воскликнул:
— Если хочешь, я съем вместо тебя эти оладьи!
Она же ответила:
— Тебе не дадут этого сделать, если ты не будешь привязан к этому столбу вместо меня!
Тогда бедуин поспешил отвязать её и, поменявшись с ней платьем, дал привязать себя к столбу на её место, в то время как она, облекшись в бурнус бедуина и обвязав голову его повязкой из верблюжьей шерсти, вскочила на коня и исчезла вдали по направлению к Багдаду.
Наутро, когда пятеро истцов открыли глаза, бедуин сказал им:
— Где же оладьи?
Желудок мой пламенно желает их!
И погонщик, вскочив на ноги, спросил:
— Как посмел ты отвязать старуху?
Услыхав же его рассказ, все пятеро поняли, что он тоже был одурачен старухой.
В это время к ним прибыл вали со своими стражниками.
И он обратился к бедуину и спросил его, что случилось; и тот рассказал ему свою историю и закончил, говоря:
— Оладий мне, скорее!
При этих словах и вали, и стражники разразились смехом, тогда как пятеро потерпевших озирались вокруг жаждавшими мести глазами.
А бедуин, поняв, что его одурачили, сказал вали:
— Я, со своей стороны, одного тебя считаю ответственным за пропажу моего коня и одежды!
Тогда вали был принуждён взять их с собой и отправиться вместе с ними в Багдад, во дворец эмира правоверных халифа Гарун-аль-Рашида.
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила четыреста восемнадцатая ночь, она сказала:
|