Из сказок "Тысяча и одна ночь" по изданию Ж.-Ш.Мардрюса.(1903г., Петербург)

благословенный царь, до меня дошло, что в Басре жил некогда царь, который платил дань своему повелителю Гарун-аль-Рашиду.

И звали его Могаммад-бен-Солейман Эль-Зейни.
И он жалел всех несчастных, и раздавал им свои деньги.
И было у него два визиря: Эль-Могин бен-Сауи и Эль-Фадледдин бен-Кхакан.
И Фадледдин был одарён приятным характером и всеми прекрасными качествами, которые привлекали к нему сердца и внушали уважение учёным, являвшимся к нему за разрешением затруднительных вопросов.

И всё население царства, все, без исключения, желали ему долгой жизни и благоденствия.
А бен-Сауи, наоборот, - ненавидел своих ближних, презирал добро и предавался злу.
И визирь Сауи ненавидел доброго визиря Фадледдина и пользовался каждым случаем, чтобы повредить ему в глазах царя.


 И вот однажды царь Басры получил известие о прибытии на невольничий базар новой партии молодых невольниц вывезенных из разных стран.
И царь повернулся к Фадледдину и сказал ему:
— Я хочу, чтобы ты нашёл для меня молодую невольницу, которая была бы совершенством красоты и превосходила всех женщин по своим качествам.

При этих словах визирь Сауи исполнился ревности, видя, что царь оказывает больше доверия его сопернику; и, желая отклонить царя от этого намерения, он воскликнул:
— Но если допустить, что можно найти подобную женщину, то придётся отдать за неё по крайней мере десять тысяч золотых динариев!

Тогда царь позвал своего казначея и сказал ему:
— Возьми десять тысяч динариев и отнеси их моему визирю Фадледдину!

 И тот, получив деньги, отправился на невольничий базар, но не нашёл там ни одной девушки, которая хоть сколько-нибудь соответствовала бы требованиям царя.

Тогда он позвал всех маклеров, занимавшихся покупкой и продажей невольниц, и сказал им:
— Каждый раз, когда на базаре появится невольница, за которую требуют не менее тысячи динариев, немедля извещайте меня.


 И в течение месяца он видел больше тысячи молодых девушек, одну прекраснее другой, но визирь не мог остановить своего выбора ни на одной из них.


 И вот однажды знакомый маклер прибежал к Фадледдину и сказал:
— О благородный ибн-Кхакан, я пришёл объявить тебе, что невольница, описание которой ты соблаговолил дать, найдена!

И через час маклер привёл во дворец невольницу, о которой он говорил.
Это была высокая, стройная молодая девушка, и у неё были упругие груди, смуглые веки, глаза темнее ночи, гладкие нежные щёки, тонкий подбородок, слегка оттенённый ямочкой, крепкие пышные бёдра, тонкая талия осы и тяжёлый царственный зад.

Её ротик был точно цветок, а губы краснее свежего мускатного ореха, и всё тело более гибко, чем ветка ивы.
Её голос был приятнее, чем ветерок, насыщенный благоуханием сада.
И во всех прочих отношениях она была достойна стихов поэта:

Любить её!.. О ней мечтая ночью,
Я весь горю, смущается душа!
Я вспоминаю ночь её кудрей,
Её лицо свежей зари румяной;
Пред ним бледнеет утра яркий свет!

И когда визирь увидел её, он пришёл в неописанный восторг и спросил маклера:
— Какова цена этой невольницы?

Тот отвечал:
— Владелец её требует десять тысяч динариев, и он клялся мне, что даже и при этом он будет в убытке.
И визирь сказал:
— Хорошо!
Приведи сюда поскорее владельца этой девушки!

И маклер полетел за хозяином невольницы, и визирь увидел, что это пожилой персиянин.
Старик пожелал мира визирю, который сказал ему, что невольница предназначается для самого царя!
На что старик сказал:
— Если она предназначается для царя, то я предпочёл бы поднести её в дар, не требуя за неё никакой платы.

Но я скажу тебе, что эти десять тысяч золотых динариев едва возместят стоимость цыплят, которыми я с детства кормил её, и дорогих платьев, в которые я постоянно одевал её, и все расходы, сделанные мною на её образование.


 И визирь Фадледдин приказал взвесить десять тысяч динариев в присутствии старого персиянина, который взял их.
Но перед уходом торговец невольницами сказал визирю:
— Прошу позволения дать один совет.

Я советую не вести сейчас же эту невольницу Анис-аль-Джалис к царю, потому что усталость от долгого путешествия и перемена климата немного изнурили её.
Оставь её у себя на десять дней; тогда её красота выступит во всём своём блеске.

И визирь послушался этого совета.
И он велел отвести Анис-аль-Джалис отдельную комнату в своём дворце.
А у визиря Фадледдина был сын несравненной красоты.
И он был как луна во время полнолуния; и лицо его было поразительной белизны, и на щеках его был нежный шелковистый пушок, и к нему вполне подходили следующие строфы поэта:

Его ланит пылающие розы
Прелестней алых фиников, и я
Хочу сорвать их. Но ужель осмелюсь
Я руку к ним столь дерзко протянуть?

И этот молодой человек, которого звали Али-Нур, не знал ничего о покупке Анис-аль-Джалис.

Но его отец сказал Анис-аль-Джалис:
— Знай, что я купил тебя по поручению нашего повелителя царя, и ты будешь его фавориткой.
И потому ты должна оберегать себя и избегать всего, что может опорочить тебя и меня.

А у меня есть сын, и во всём околотке нет ни одной девушки, которая не отдалась бы ему добровольно.
Поэтому остерегайся встречи с ним, ибо если это случится, ты погибнешь безвозвратно!
И Анис-аль-Джалис отвечала визирю:
— Слушаю и повинуюсь!

Но по воле Аллаха события приняли совершенно не тот оборот, которого желал добрый визирь.

 Несколько дней спустя, невольницы дворца долго массировали и растирали Анис-аль-Джалис, и полили ей волосы водой, надушенной мускусом, и выкрасили ей лавзонией ногти на пальцах рук и ног, и подвели сажей веки и ресницы, и надушили всё её тело.

Потом они набросили на неё простыню, которая благоухала розами; завернули её волосы в большой платок и проводили в её комнату, где ждала её жена визиря.
И увидев Анис-аль-Джалис, она поцеловала её в обе щёки и сказала:
— Как прекрасна ты теперь, и как благоухаешь.

Своим сиянием ты освещаешь наш дом, который не нуждается теперь в других светильниках!
И Анис-аль-Джалис приложила к своему сердцу руку жены визиря и потом поднесла её к своим губам и ко лбу, и отвечала:
— Как мне благодарить тебя, о госпожа моя и мать!

И да ниспошлёт тебе Аллах все свои дары и все радости и на земле, и в своём раю!
Но, уходя от Анис-аль-Джалис, жена визиря подумала, что опасно оставлять её одну, и из предосторожности оставила при ней двух невольниц.


 А в это самое время юный Али-Нур хотел поцеловать руку своей матери, как делал он это ежедневно.
И он начал обходить все комнаты и дошёл до предназначенной Анис-аль-Джалис.

И он увидел двух маленьких невольниц, охранявших двери; и они улыбнулись ему, потому что обе втайне питали любовь к Али-Нуру.
А тот удивился, увидев, что дверь комнаты охраняется, и он сказал невольницам:
— Нет ли здесь моей матери?

А они отвечали, стараясь оттолкнуть его:
— Её здесь нет!
Здесь нет никого кроме нашей молодой госпожи Анис-аль-Джалис!
И Али-Нур воскликнул:
— Кто же она?
И они отвечали:
— Красавица, которую наш господин, визирь Фадледдин, купил за десять тысяч динариев для нашего султана!

О не входи сюда, Али-Нур, иначе госпожа наша прибьёт нас!
Между тем Анис-аль-Джалис слышала всё это и говорила себе:
— О Аллах!
Хотелось бы мне знать, как выглядит этот юный Али-Нур, о подвигах которого говорил мне его отец!

Каков он собой, этот юноша, не оставивший нетронутой во всём околотке ни одной девушки.
Мне до смерти хочется увидеть его!
И она поднялась, вся благоухающая и свежая, приотворила дверь и увидела его!

И Али-Нур был точно луна во время полнолуния.
И при одном взгляде на него Анис-аль-Джалис задрожала от возбуждения.
И Али-Нур успел заглянуть в приотворённую дверь, и этот мимолётный взгляд открыл ему всю прелесть Анис-аль-Джалис.

И охваченный желанием, он закричал на невольниц, и так сильно затряс их, что они бросились в соседнюю комнату и оттуда стали смотреть в дверь, которую Али-Нур даже не затворил за собою.
И он приблизился к Анис-аль-Джалис, которая бросилась на диван вся трепещущая и ждала во всей красе своей наготы.

И Али-Нур приложил руку к сердцу, поклонился Анис-аль-Джалис и сказал ей нежным голосом:
— Это тебя купил отец мой за десять тысяч золотых динариев?
О ты прекраснее расплавленного золота, и волосы твои ниспадают пышнее, чем грива у львицы пустыни, и грудь твоя нежнее и свежее, чем пена ручейка!

И она отвечала:
— О Али-Нур, моим испуганным глазам ты кажешься страшнее льва пустыни, и всему моему телу, желающему тебя, сильнее леопарда, и моим бледнеющим губам - убийственнее твёрдого меча!

О Али-Нур!
Ты мой султан!
И ты возьмёшь меня!
О иди, Али-Нур!
И Али-Нур, опьянев от страсти, бросился к Анис-аль-Джалис.
И она обвила его шею своими руками, и они тесно прижались друг к другу.

И тогда обе маленькие невольницы перепугались и с громким криком бросились бежать; и прибежали они к матери Али-Нура, которая как раз выходила из бани.

И она была ещё влажна от пота, покрывавшего всё её тело.
И, увидав маленьких невольниц, она спросила:
— Чего это вы кричите и бегаете, мои девочки?
И они отвечали, продолжая плакать:
— О госпожа наша!

Молодой господин наш Али-Нур прибил нас и отогнал от дверей!
И потом он вошёл к нашей госпоже Анис-аль-Джалис!
И вот мы испугались всего этого!
При этих словах жена визиря, несмотря на преклонный свой возраст, бросилась бежать.

И она прибежала в комнату Анис-аль-Джалис как раз в ту минуту, когда Али-Нур, услышав крики невольниц, поспешил удалиться.
Тогда жена визиря с лицом, пожелтевшим от волнения, подошла к Анис-аль-Джалис и спросила:
— Что здесь случилось, о дочь моя!

И молодая девушка отвечала ей, повторяя слова, которые повеса Али-Нур посоветовал ей сказать своей матери:
— О госпожа моя, ко мне вошёл юноша, и он был очень хорош собою и даже походил на тебя.

И он сказал мне:
— Это ты Анис-аль-Джалис, которую купил мой отец за десять тысяч динариев?
И я отвечала ему:
— Да, но я предназначена для султана!
Тогда он сказал мне:
— О нет, быть может, у моего отца и было раньше это намерение, но он передумал и подарил тебя мне!

Тогда я, о госпожа моя, повиновалась, потому, что я с самого детства покорная раба!
И мне приятнее быть рабою твоего сына, чем женой самого халифа, царствующего в Багдаде!
Тогда мать Али-Нура сказала:
— Ах, дочь моя, Али-Нури, сын мой, обманул тебя!

Скажи, что же он тебе сделал?
И Анис-аль-Джалис отвечала:
— Он взял меня и обнял меня.
Тогда мать Али-Нура спросила:
— Как же он взял тебя?
Совсем?
И молодая девушка отвечала:
— Он три раза обладал мною, о мать моя!

И мать Али-Нура воскликнула:
— О дочь моя, этот повеса погубил тебя!
И она принялась бить себя по лицу руками, поскольку боялась гнева отца Али-Нура, ибо он мог выйти из себя и в припадке гнева убить своего сына.


 И в это время в комнату вошёл визирь Фадледдин бен-Кхакан и спросил причитавшую жену свою:
— Что здесь случилось?
Тогда мать Али-Нура высморкалась и сказала:
— О поклянись мне прежде всего жизнью нашего Пророка, что ты подчинишься тому, что я скажу тебе!

И когда визирь дал эту клятву, жена рассказала ему всё о невозвратной потере девственности Анис-аль-Джалис.

 Али-Нур не раз уже удивлял отца своими проделками, но рассказ об этом последнем его поступке ошеломил визиря Фадледдина, и он стал бить себя по лицу, кусать руки и рвать свою бороду.

И мать Али-Нура сказала ему:
— Не предавайся отчаянию!
Я возвращу тебе десять тысяч динариев из моих собственных денег.
Но визирь воскликнул:
— О жена!
Неужели ты воображаешь, что я оплакиваю потерю денег.

Ведь дело касается моей чести, и это угрожает мне лишением жизни?
Однако жена сказала ему:
— Но ведь султан ещё не знает об Анис-аль-Джалис, а на десять тысяч динариев, которые я дам тебе, ты купишь другую красивую невольницу, а мы оставим Анис-аль-Джалис для нашего сына Али-Нура, которого она успела уже полюбить.

И визирь сказал жене:
— Но неужели ты забыла о нашем враге, визире Эль-Могин бен-Сауи, который несомненно узнает правду в один прекрасный день?
И он приблизится к султану и скажет ему...


 Но, дойдя до этого места, Шахразада заметила приближение утра и скромно умолкла.
А когда наступила тридцать третья ночь, она сказала: благословенный царь, до меня дошло, что визирь Фадледдин сказал своей жене:
— В этот день визирь Сауи, враг мой, приблизится к султану и скажет ему:
— О царь, этот визирь купил невольницу, с которой не сравнится ни одна женщина в мире.

И так как она показалась ему совершенством, то он призвал своего сына и сказал ему:
— Лучше же тебе наслаждаться ею, чем старому султану, у которого уже Бог знает сколько наложниц, невинностью которых он даже не способен насладиться!

И сын Фадледдина лишил девственности прекрасную невольницу.
И вот теперь он приятно проводит с нею время в разных забавах, этот развратник, этот юный похититель женской невинности!
И когда султан услышит эти слова моего врага, он вначале скажет:
— Ты лжёшь, о Могин бен-Сауи!

Но тот скажет:
— Позволь мне, о государь, и я приведу тебе эту невольницу, и ты проверишь все своими собственными глазами!
И султан разрешит ему это, и Сауи схватит Анис-аль-Джалис и представит её султану, и она сознается во всём.

Тогда султан сразу изменится ко мне и накажет меня с подобающей строгостью.
И я потеряю жизнь и мой дом!

 При этих словах мать Али-Нура сказала мужу:
— Не говори никому об этом деле, и никто ничего не узнает.

И предоставь себя воле Аллаха.
Слова эти смягчили визиря, и он успокоился относительно будущего.
Что же касается юного Али-Нура, то он провёл весь день вне отцовского дома и только с наступлением ночи пробрался к матери, чтобы избежать встречи с визирем.

И мать его, в конце концов, простила ему всё; но она посоветовала ему не попадаться на глаза разгневанному визирю.
И Али-Нур в течение месяца тайком пробирался по ночам в покои матери, куда с её согласия приходила Анис-аль-Джалис.


 И вот однажды мать Али-Нура, видя, что визирь менее озабочен, чем обыкновенно, сказала:
— До каких пор будет длиться гнев твой на нашего сына?

Ведь если это положение продлится дольше, то Али-Нур навсегда покинет родительский дом.
Сегодня проведи вечер с нами, и, когда придёт Али-Нур, я помирю вас.
И вначале ты притворишься, что желаешь наказать и даже убить его, но кончишь тем, что дашь ему в жёны Анис-аль-Джалис.


 И визирь послушался совета жены; и как только Али-Нур вошёл в комнату матери, отец бросился на него и занёс над ним нож, как бы собираясь убить.

Тогда мать бросилась, как бы защищая сына, и закричала:
— Он раскаивается в своём поступке.
И Али-Нур сказал:
— О мой отец, неужели ты хочешь принести меня в жертву?
Тогда визирь ответил:
— Но как же у тебя, о несчастный, хватило духу лишить меня моих денег и, быть может, даже жизни?

Но жалость всё же проникла в его сердце, и он простил сына и сказал ему:
— О сын, почему ты не сказал мне, что любишь Анис-аль-Джалис и что это не твой мимолётный каприз?
Потому что если ты готов был воздать должное Анис-аль-Джалис, я принёс бы тебе её в дар!

И Али-Нур отвечал:
— Я готов исполнить свой долг относительно Анис-аль-Джалис!
И визирь сказал ему:
— В таком случае ты должен обещать мне, что никогда не вступишь в законный брак с другой женщиной кроме Анис-аль-Джалис и что ты никогда не будешь дурно обращаться с нею.

И Али-Нур отвечал:
— Клянусь священным Кораном не брать, пока будет жива Анис-аль-Джалис, другой законной жены, никогда не подвергать её дурному обращению и никогда не продавать её!

 После этого весь дом предался радости, и Али-Нур жил с Анис-аль-Джалис в полном счастье ещё целый год.


 Что касается царя Солеймана-Эль-Зейни, то он забыл о десяти тысячах динариев, данных им визирю Фадледдину, а злой визирь бен-Сауи не замедлил узнать всю правду; но он ещё не решался донести её царю, зная, что отец Али-Нура пользуется уважением царя и всего населения Басры.

Между тем в это время сильно переменилась погода, и визирь Фадледдин схватил серьёзную простуду и слёг в постель.
И состояние его ухудшалось, и он дошёл до такого истощения, что превратился в тень прежнего человека.

Тогда он призвал к себе Али-Нура, который не замедлил явиться с глазами полными слёз.
И визирь сказал ему:
— О дитя моё, всякое счастье имеет свои пределы, и всякая чаша свой горький напиток.

И сегодня дошёл до меня черёд осушить чашу смерти.
И он произнёс следующие строфы:

Тебя однажды может смерть забыть,
Но уж вторично больше не забудет.
И всяк из нас поспешными шагами
Стремится к бездне гибели своей.

Потом визирь сказал своему сыну:
— А теперь мне остаётся дать тебе последнее наставление — более всего ты должен заботиться о нашей дочери Анис-аль-Джалис, твоей жене.

И после этого он испустил последний вздох, и весь дворец огласился криками и воплями; и весть эта дошла до самого султана, и весь город оплакивал его.
И после похорон Али-Нур заперся в своём доме, и он отказывался видеться с другими в течение долгого времени.

Но однажды в дверь его дома постучал сын одного из старых друзей его отца.
И он поцеловал руку Али-Нура и сказал ему:
— О господин мой, каждый человек живёт в своих потомках; не следует вечно печалиться, и не забывай слова Пророка Магомета, который сказал:
— Исцели душу свою и не носи траура по созданиям Аллаха!

И Али-Нур решил положить предел своей печали.

 И с этого дня он открыл двери своего дома и начал принимать всех своих друзей.
И в их обществе Али-Нур проводил время среди забав и непрестанных празднеств, делая своим друзьям щедрые подарки.

И его управляющий, придя в ужас от этого поворота дел, явился однажды и сказал:
— О господин мой, разве ты не знаешь, что излишняя щедрость истощает богатство?
И тот, кто даёт без счёта, беднеет?

Но Али-Нур насмешливо посмотрел на него и сказал:
— Я могу сказать тебе лишь одно: пока ты видишь по своим счетам, что у меня остаётся, чем уплатить за завтрак, не смей расстраивать меня!

И с этого дня Али-Нур не сдерживал более своей природной доброты, которая заставляла его отдавать всё, что было у него, друзьям и даже посторонним людям.

 И так он прожил целый год, и каждое утро он давал пир своим друзьям, и каждый вечер он давал другой пир, приглашая лучших певцов и самых известных танцовщиц.


 Но однажды управляющий пришёл к Али-Нуру чрезвычайно расстроенным.
И Али-Нур спросил его:
— Что случилось с тобою, и почему лицо твоё перекосилось?

И управляющий ответил:
— О господин мой, то, чего я так опасался для тебя, наступило!
Теперь у тебя не осталось ничего, чем я мог бы заведовать.
И у тебя нет ни имущества и ни одной вещи, которая стоила бы хоть один обол.

Как раз в это время один из друзей Али-Нура подслушал этот разговор и поспешил передать его другим.
Тогда один из гостей повернулся к Али-Нуру и сказал:
— О господин мой, я хотел бы удалиться, так как жена моя должна родить в эту ночь, и я не могу оставить её одну!

И Али-Нур разрешил ему удалиться.
Тогда поднялся другой и сказал:
— О господин мой Али-Нур, я должен сейчас же отправиться к моему брату, который празднует сегодня обрезанье своего сына!

И Али-Нур отпустил и его.
И потом каждый из гостей вставал и под каким-нибудь предлогом просил разрешения уйти, и наконец Али-Нур оказался совершенно один.

 Тогда он позвал Анис-аль-Джалис, рассказал ей всё случившееся и добавил:
— Я не жалел ничего для моих друзей и истратил на них всё моё состояние!

И я не могу верить, что теперь они оставят меня в несчастие!
И Анис-аль-Джалис отвечала ему:
— Клянусь Аллахом, они ничем не помогут тебе!
И Али-Нур сказал:
— Я сейчас же отправлюсь к каждому из них и буду стучаться в двери, и каждый великодушно даст мне денег; таким образом я составлю капитал, с которым я могу начать торговлю.


 И он пошёл в ту улицу, где жили его друзья, постучался в первую дверь, и сказал открывшей двери негритянке:
— Скажи твоему господину, что Али-Нур у его дверей ждёт выражения его великодушия!

И негритянка пошла предупредить своего господина, который закричал ей:
— Скажи ему, что меня здесь нет!
И негритянка вернулась и передала это Али-Нуру.
И тот подумал в душе:
— Он прячется меня!

Но все остальные не будут такими подлецами!
И он постучался в дверь другого своего друга и велел передать ему те же слова, но и этот друг послал ему сказать, что его нет дома.
Тогда Али-Нур произнёс следующий стих:

Едва успел я к дому подойти,
Как пустота лишь мне отозвалася,
И видел я, что все бежали прочь,
Боясь, что я явился испытать
В своём несчастье их великодушье!

Потом он сказал:
— Клянусь Аллахом, я должен побывать у всех в надежде, что хоть один из них сделает то, чего не хотели сделать все эти предатели.

Но он не нашёл ни одного, который решился бы показаться ему или дать ему хотя бы кусок хлеба.

 После этого он возвратился к Анис-аль-Джалис, которая посоветовала ему начать продавать мебель и драгоценности, которые находятся в их доме.

И это даст возможность просуществовать ещё некоторое время.
И когда в доме уже не осталось ничего, что можно было продать, Анис-аль-Джалис обратилась к заплакавшему Али-Нуру и сказала:
— О господин мой!

Разве ты забыл, что я была куплена за десять тысяч золотых динариев покойным твоим отцом?
Выведи меня на невольничий базар и продай!
И я надеюсь, что Аллах сделает так, что я буду продана за цену ещё более высокую, чем в первый раз.

Что же касается нашей разлуки, то если у Аллаха записано, что мы должны вернуться друг к другу, то мы и вернёмся друг к другу!
А Али-Нур отвечал ей:
— Я никогда не соглашусь расстаться с тобою, хотя бы даже на один час!


 Тогда Анис-аль-Джалис начала говорить с Али-Нуром самыми ласковыми словами, доказывая, что нет никакого другого средства избежать бедности.
И тогда Али-Нур вывел её на невольничий базар, и сказал самому известному маклеру:
— Тебе следует знать, о маклер, цену той, о которой ты будешь выкрикивать на базаре.

Смотри же, не ошибись только!

 И маклер пошёл на место, где по обыкновению сходились купцы.
И когда маклер увидал, что это место наполнилось толпою маклеров и покупателей, он взобрался на большой камень и закричал:
— О славнейшие из купцов Басры и Багдада, вот сегодня я представляю на вашу оценку благородную жемчужину, которая стоит более, чем все собранные здесь сокровища.

Подойдите сюда, чтобы увидеть её собственными глазами!
И он дал им возможность увидеть Анис-аль-Джалис, и все согласились, чтобы цена для начала торгов была объявлена в четыре тысячи динариев.
И тотчас же один купец поднял цену, закричав:
— Четыре тысячи пятьсот динариев!

А как раз в это самое время визирь бен-Сауи въехал на невольничий базар и увидел, что Али-Нур стоит рядом с маклером.
Услыхав, как назначалась цена за белую рабыню, он подумал:
— Если Али-Нур продаёт свою рабыню, значит, у него нет больше ни обола!

О как это освежает моё сердце!
И он подозвал выкрикивавшего и сказал ему:
— Я сам желаю купить эту рабыню.
Приведи её, чтобы я мог видеть её!
И маклер снял с Анис-аль-Джалис покрывало перед визирем.

И при виде всех совершенств этой молодой женщины он удивился и сказал:
— Какая назначена за неё цена?
И маклер отвечал:
— Четыре тысячи пятьсот динариев!
И визирь сказал:
— Хорошо, я беру её за эту цену!

С этими словами он посмотрел на купцов, которые не осмелились повысить цену, страшась мести визиря.
И маклер не мог ничего поделать; разыскав Али-Нура, он сказал ему:
— О господин мой, какое несчастие!

Рабыня ускользнула из наших рук за самую смешную цену!
Злой визирь бен-Сауи догадался, что это твоя собственность, и не допустил нас подняться до настоящей цены.
И я знаю, что этот проклятый визирь самый плохой плательщик в мире; он напишет верительное письмо на одного из своих поверенных, а сам прикажет ему, чтобы он не платил совсем.

И ты будешь ходить к нему каждый день, чтобы он заплатил тебе, и поверенный будет говорить тебе:
— Я заплачу тебе завтра!
И это завтра не придёт никогда.
При этих словах Али-Нур впал в сильнейший гнев и спросил у маклера:
— Но что же теперь делать?

И тот отвечал:
— Послушайся меня!
Я выведу Анис-аль-Джалис на середину базара; а ты бросишься за мною, отнимешь у меня невольницу, и скажешь ей:
— Несчастная!
Куда ты пошла ещё?
Ведь я пришёл сюда, только для того, чтобы унизить тебя и укротить твой невыносимый характер!

После этого ты ударишь её и уведёшь обратно!
И все присутствующие поверят, что ты привёл свою невольницу на базар только затем, чтобы проучить её!
И Али-Нур сказал:
— Вот это прекрасная мысль!


 И когда маклер взял за руку Анис-аль-Джалис и подвёл её к визирю, Али-Нур приблизился к ним, грубо схватил её, ударил кулаком и закричал:
— Несчастие на твою голову!

Разве не знаешь ты, что я вывел тебя на базар, только чтобы укротить твой характер?
Уж не думаешь ли ты, что мне нужны деньги от этой мнимой продажи?
Возвращайся же поскорее домой!
При этих словах визирь бен-Сауи закричал:
— Несчастие на твою голову!

Ты говоришь так, будто у тебя осталось вообще что-нибудь для купли-продажи.
Мы знаем, что у тебя нет более ни обола!

 Услыхав это, все маклеры обратили взоры на Али-Нура, который был любим всеми ими, так как они помнили ещё его отца, сильного и доброго визиря Фадледдина.

И купцы начали делать друг другу знаки глазами, как бы говоря:
— Поддержим Али-Нура!
И они сказали:
— Поистине, это дело нас не касается!

 И Али-Нур, который был полон задора и отваги, одной рукой схватил визиря, стащил его с седла и бросил на землю.

Потом он ударил его кулаком в челюсть и выбил у него несколько зубов; и кровь потекла по бороде визиря.
При виде этого невольники, сопровождавшие визиря, обнажили сабли и хотели изрубить Али-Нура в куски.

Но окружающие не позволили им этого и кричали:
— Во что вы вмешиваетесь!
Ваш господин - визирь, но и этот - сын визиря!
Разве вы не боитесь, что они завтра помирятся, и тогда вы понесёте последствия за это?

И невольники воздержались вмешиваться.
И когда Али-Нур устал наносить удары, он отпустил визиря, который весь в грязи и крови на глазах всей толпы направился ко дворцу султана.

 Что же касается Али-Нура, то он взял Анис-аль-Джалис за руку и возвратился в свой дом.

И вот визирь пришёл во дворец царя в самом жалком виде, и он остановился у входа во дворец и начал кричать:
— О царь!
Вот обиженный!
И царь, увидав, что это его визирь бен-Сауи, исполнился изумления и спросил:
— От кого ты претерпел подобное обращение?

И визирь отвечал:
— Знай, о царь, что я сегодня выехал на невольничий рынок с намерением купить себе кухарку; и я увидел там на базаре молодую невольницу, подобной которой я не видел до этого во всей своей жизни.

И маклер сказал мне:
— Кажется, она принадлежит Али-Нуру, сыну покойного визиря бен-Кхакана.
Быть может, о повелитель мой, ты помнишь, как передал некогда десять тысяч динариев визирю бен-Кхакану, для того чтобы он купил для тебя самую красивую невольницу.

И бен-Кхакан, разыскав такую, подарил её своему сыну.
А тот после смерти своего отца вступил на путь расточительности.
И когда у него не осталось на жизнь ни одного обола, он вывел на базар невольницу с целью продать её.

И тотчас же купцы начали наддавать цену, и когда я увидел эту невольницу, то решил купить её для моего повелителя султана, который отпустил уже когда-то на это значительную сумму.
Но маклер указал мне на собственника молодой невольницы, а тот подскочил как бешеный и сказал мне:
— О злосчастный!

Я предпочёл бы продать её еврею или христианину, чем уступить её тебе, хотя бы ты наполнил золотом то большое покрывало, которым она закутана!
Тогда я отвечал ему:
— Но я желаю приобрести её для нашего господина султана!

При этих словах, он бросился к узде моего коня и бросил меня на землю.
И после этого, без всякого уважения к седой моей бороде, он начал бить меня и привёл меня в то плачевное состояние, в котором ты видишь меня в эту минуту, о справедливый царь!

И всё это произошло потому, что я хотел сделать приятное моему султану и купить ему молодую невольницу, которая принадлежит ему по праву.

 Выслушав этот рассказ, царь пришёл в такой гнев, что на его лбу выступил пот, и он сделал знак, и тотчас предстали пред ним сорок телохранителей, вооружённых большими мечами.

И султан сказал им:
— Ступайте тотчас к дому бывшего моего визиря бен-Кхакана и разрушьте его до основания; потом схватите Али-Нура и его невольницу, свяжите им руки и представьте мне.
И сорок телохранителей тотчас же повиновались приказу.


 Но так случилось, что во дворце султана был молодой служитель по имени Санджар.
Он воспитывался вместе с молодым Али-Нуром, к которому чувствовал большую привязанность.

И он находился здесь в то самое время, когда султан отдал своё жестокое распоряжение.
И Санджар бросился бежать к дому Али-Нура и, найдя его, сказал своему другу:
— Спасайся и спасай свою невольницу, потому что султан своим приказом послал на вас сорок телохранителей, вооружённых мечами!

Вот сорок динариев, которые могут быть тебе полезны в эту минуту.
Бегите, пока вас не настигла беда!

 Тогда Али-Нур уведомил обо всём Анис-аль-Джалис, которая закуталась в своё покрывало; и оба они вышли из города и пришли к морскому берегу.

Там они нашли корабль, уже готовый распустить свои паруса.
И когда капитан закричал своим людям:
— Снимите канаты!
Али-Нур спросил его:
— Куда плывёте вы, о капитан?

И он отвечал:
— В обитель мира, в Багдад!...

 На этом месте Шахразада заметила наступление утра и прервала своё повествование.
И когда наступила тридцать четвёртая ночь, она сказала: счастливый царь, до меня дошло, что когда капитан сказал Али-Нуру:
— В Багдад!

Али-Нур сказал ему:
— Обождите нас минутку, мы тоже собираемся туда!
И в сопровождении Анис-аль-Джалис он вступил на корабль; и тотчас же корабль распустил все свои паруса и помчался, как большая белая птица.

Вот что случилось с Али-Нуром и Анис-аль-Джалис.

 Что касается сорока телохранителей, то они ворвались в дом Али-Нура и тщательно обыскали его, но не нашли там никого.

Тогда в ярости они разрушили дом до основания и доложили султану, что все поиски их были напрасны.
И тогда султан приказал своим глашатаям прокричать по всему городу следующее: «Если кто-нибудь из вас встретит сына покойного визиря бен-Кхакана, да представит он его между рук султана; и он получит в награду тысячу динариев!

Тот же, кто увидит его и скроет, понесёт тяжкое наказание».
Вот что было с султаном и его телохранителями.

 Между тем Али-Нур и Анис-аль-Джалис подъехали к Багдаду, и капитан корабля сказал:
— Вот этот счастливый город, который не знает ни утренних холодов, ни зимы, который стоит в тени розовых кустов и вечно погружён в весеннюю прохладу, среди цветов, садов и журчащих ручейков!

И Али-Нур, передав капитану пять динариев за проезд, покинул с Анис-аль-Джалис корабль.

 И по воле рока они остановились у сада, обнесённого высокой стеной.

Перед воротами в него было чисто выметенное и хорошо политое место с резными скамьями.
И они расположились на одной из этих больших скамеек, и с наслаждением вдыхали нежный ветерок, и им было так хорошо, что они вскоре уснули, покрывшись большим одеялом.

А этот сад носил название «Сада Утех», и посреди его стоял дворец, который назывался «Замок Чудес», и всё это принадлежало халифу Гарун-аль-Рашиду.
Когда халиф чувствовал стеснение в груди, он приходил рассеяться в этот сад и в этот дворец.


 И халиф поручил сторожить этот дворец и этот сад старику по имени шейх Ибрагим; и он бдительно смотрел за тем, чтобы любопытные не проникали в сад и не таскали из него цветы и плоды.

И вот, делая обычный обход вокруг сада, он увидел на скамейке двух спящих людей, укрытых одним одеялом.
И он пришёл в негодование, подумав:
— Вот нашлось двое, дерзнувших поглумиться над приказанием халифа, который дал мне право подвергнуть наказанию всякого, кто приблизится к этому дворцу.

И шейх Ибрагим готов был уже отстегать спящих, но вдруг подумал:
— Ты собираешься избить людей, которых совсем не знаешь!
Быть может, это чужестранцы, которых сама судьба направила к тебе.


 И шейх Ибрагим поднял одеяло, которым были покрыты молодые люди, и остановился, поражённый дивной красотой их лиц.
И тогда он закрыл одеялом спящих и принялся растирать ноги Али-Нура, к которому почувствовал внезапное влечение.

И тут Али-Нур проснулся и пришёл в крайнее смущение.
Он взял руку почтенного шейха и поднёс её к своим губам и потом к своему лбу, и сказал:
— О господин, мы чужестранцы!
Кому принадлежит этот сад?

И шейх Ибрагим, чтобы немножко похвастаться, сказал:
— Этот сад и этот дворец перешли ко мне по наследству от моих предков!
Тогда Али-Нур и Анис-аль-Джалис поднялись и, следуя за шейхом Ибрагимом, вошли в ворота сада.


 Али-Нур видел много прекрасных садов в Басре, но ничего подобного этому саду он не видел даже во сне.
Большие ворота были покрыты вьющимися виноградными лозами, с которых свешивались великолепные гроздья - одни красные, точно рубин, другие - чёрные, точно эбеновое дерево.

Аллея, в которую они вошли, была осенена фруктовыми деревьями, гнувшимися под тяжестью спелых плодов.
Среди ветвей щебетали птички на своём языке воздушных мотивов.
Что же касается цветов, то они были точно перлы и кораллы; розы были прекраснее самых прекрасных шёчек; и фиалки были темнее пламени горящей серы; тут были цветы мирта; тут были, и желтофиоли, и лаванды, и анемоны.

И на венчиках всех их сверкали слезинки росы; и ромашка улыбалась нарциссу всеми своими зубками; и нарцисс смотрел на розу своими глазами, глубокими и чёрными.
И вся земля была покрыта бесконечно пёстрым цветочным ковром.

И шейх Ибрагим, не желая показаться негостеприимным, пригласил их войти в Замок Чудес.
И когда Али-Нур и Анис-аль-Джалис вступили в обширную залу замка, они остолбенели, ослеплённые её великолепием.


 Между тем шейх Ибрагим принёс им разной еды, и они вдоволь поели; потом они умыли руки, подошли к окну и залюбовались на деревья, покрытые прекрасными плодами.

И Али-Нур повернулся к Ибрагиму и сказал ему:
— О шейх, неужели у тебя не найдётся ничего для утоления нашей жажды?

Тогда Ибрагим принёс им фарфоровый кувшин со свежей ключевой водой.
Но Али-Нур сказал ему:
— Совсем не того хотелось мне!
И шейх отвечал:
— Значит, тебе хочется вина?

Али-Нур сказал:
— Конечно!
И шейх Ибрагим сказал:
— Да избавит меня от этого Аллах!
Вот уже тринадцать лет, как я воздерживаюсь от этого злополучного напитка, ибо Пророк наш проклял того, кто пьёт перебродивший напиток, и того, кто готовит его, и того, кто разносит его для продажи!

Тогда Али-Нур сказал:
— Позволь мне, о шейх, сказать тебе пару слов!
Тот отвечал:
— Говори!
И Али-Нур сказал:
— Я научу тебя, как исполнить моё желание, и притом так, что ты не будешь ни пить, ни приготовлять напитка, ни разносить его для продажи.

Возьми два динария и эти две драхмы, садись на осла, поезжай на базар и остановись у дверей торговца розовой водой; у него всегда в лавке найдётся вино.
Останови первого прохожего, и попроси его купить вина на два динария, и дай ему две драхмы за труд.

И он взвалит кувшины с вином на спину осла, и не ты понесёшь вино, а осёл, и не ты купишь его, а прохожий, и не ты будешь пить его, а мы, и так ты не будешь ни пьющим, ни приготовляющим, ни разносящим!


 Услышав это, шейх расхохотался и сказал:
— Клянусь Аллахом, я не встречал ранее юношу, одарённого таким умом, и такого очаровательного!
И шейх Ибрагим, который до этого не хотел выдавать, что во дворце есть всевозможные напитки, сказал Али-Нуру:
— Вот ключи от моего погреба.

Ты можешь пройти туда и взять всё, что только тебе понравится.
И Али-Нур отправился в погреб, и то, что он увидел там, повергло его в изумление: на полках были расставлены кувшины, одни из золота, другие из серебра, а третьи из хрусталя.

Али-Нур вернулся в залу и поставил драгоценные кувшины на ковёр.
Он наполнил вином стеклянные кубки и начал пить вместе с Анис-аль-Джалис.
И тогда на их щеках заиграл румянец, глаза заблестели, и Анис-аль-Джалис распустила свои волосы.

Увидев это, шейх Ибрагим в глубине души сказал себе: «Почему я не должен веселиться вместе с ними?»
И Али-Нур, словно угадав его мысли, взял кубок, наполнил его, подал шейху и сказал ему:
— О шейх, бери и пей!

И ты узнаешь всё наслаждение увидеть дно кубка!
И Али-Нур, желая во что бы то ни стало напоить шейха, осушил до дна кубок, наполнил его и опять осушил до дна, а затем упал на пол и притворился спящим.

Тогда Анис-аль-Джалис сказала старику:
— О шейх Ибрагим, смотри, он постоянно так ведёт себя со мною!
Он принимается пить, а потом засыпает и оставляет меня одну; и у меня нет никого, кто мог бы выпить со мною!


 Тогда шейх Ибрагим, который под влиянием её певучего голоса почувствовал, что у него задрожали все мышцы, сказал ей:
— Поистине, невесело пить в одиночестве!

И Анис-аль-Джалис наполнила свой кубок, протянула его старику и сказала:
— Возьми этот кубок и выпей его ради моего удовольствия!
Ты этим заслужишь мою благодарность!
И шейх Ибрагим взял у неё кубок и осушил его до дна.

И Анис-аль-Джалис снова наполнила кубок.
И старик взял кубок и поднёс его к своим губам, но как раз в эту минуту Али-Нур внезапно поднялся со смехом и сел на своём ложе...

 Дойдя до этого места, Шахразада заметила приближение утра и умолкла, отложив до следующего вечера продолжение своего рассказа.

И когда наступила тридцать пятая ночь, она сказала: счастливый царь, до меня дошло, что Али-Нур разразился громким смехом, сел на своём ложе и сказал Ибрагиму:
— Что это, почтенный шейх?

Не умолял ли я тебя присоединиться к нам, и не отказывался ли ты от этого?
Тогда шейх Ибрагим поспешил сказать:
— Клянусь Аллахом!
Виновата во всём она!
Она так упрашивала меня!
Тогда Али-Нур и Анис-аль-Джалис залились смехом, и все трое продолжали пить до исхода первой трети ночи.

И тогда Анис-аль-Джалис сказала Ибрагиму:
— О позволь мне зажечь одну из свечей?
И он отвечал, уже наполовину пьяный:
— Хорошо, но только одну свечу!
Но Анис-аль-Джалис зажгла все свечи в восьмидесяти подсвечниках залы.

Тогда Али-Нур сказал Ибрагиму:
— О шейх, не позволишь ли ты мне зажечь один из светильников?
И шейх Ибрагим отвечал:
— Хорошо, но только один!
И Али-Нур зажёг, но только не один, а все восемьдесят светильников.

И весь дворец был залит светом.

 Но по воле судьбы халиф Гарун-аль-Рашид как раз в это время подошёл к одному из окон своего дворца, выходившему на реку Тигр.

И он увидел весь этот блеск огней, светившихся в воздухе и отражавшихся в воде.
И позвал своего визиря Джафара-аль-Бармаки и крикнул ему:
— О проклятый, разве ты не видишь, что мой Замок Чудес весь сияет огнями!

И ты не знаешь, кто этот дерзкий, который осмелился зажечь в нём все люстры и все светильники!
О горе тебе!
И Джафар догадался, что старый Ибрагим совершил какую-то неосторожность, и поскольку сердце его было исполнено доброты, то он решил выгородить шейха Ибрагима.

И он сказал халифу:
— О эмир правоверных!
Шейх Ибрагим обратился на прошлой неделе ко мне с такими словами:
— Я хотел бы получить разрешение халифа отпраздновать обрезание моих сыновей в зале Замка Чудес.

И я тогда сказал ему:
— О шейх, ты можешь заняться приготовлениями к этому празднеству!
Я же буду иметь у халифа аудиенцию и передам ему твоё желание.
Я же совершенно забыл передать тебе его просьбу!

Тогда халиф сказал Джафару:
— Вместо одного преступления ты совершил два.
Ты не передал мне просьбу шейха и не сделал для него, чего он ожидал от тебя.
Ведь он хотел намекнуть тебе, что нуждается в некотором пособии, чтобы покрыть свои издержки.

А ты не дал ему ничего!
И Джафар сказал:
— О эмир правоверных, я совершенно забыл об этом!
Тогда халиф ответил:
— Хорошо!
Прощаю тебя на этот раз!
Но теперь мы должны немедленно отправиться к шейху Ибрагиму и провести с ним и с его гостями остаток этой ночи.

И Джафару пришлось повиноваться, но он был страшно расстроен и не знал, что делать.

 И халиф, и Джафар в сопровождении меченосца Масрура направились в сторону Замка Чудес, из предосторожности переодевшись купцами.

И халиф сказал:
— Прежде чем войти в замок я должен незаметно видеть, кто в гостях у шейха Ибрагима и какие подарки принесли ему.
И халиф увидел высокое ореховое дерево, и сказал:
— О Джафар!

Я хочу взобраться на это дерево и оттуда заглянуть внутрь замка.
И халиф взобрался на дерево и добрался до ветви, которая приходилась прямо против одного из окон.
И он увидел молодого человека и молодую женщину, и они были, как две луны, и он увидел шейха Ибрагима, сидевшего между ними с кубком в руке.

И видя шейха Ибрагима в таком состоянии, халиф почувствовал, что между его глаз выступает от гнева пот, но он сказал Джафару:
— Никогда во всей моей жизни не видел я такого поразительного зрелища, как это собрание этих почтенных шейхов, благоговейно исполняющих религиозные обряды обрезания.

Полезай на это дерево и поспеши заглянуть на них!
И Джафар, почувствовав глубокое смятение, взлез на дерево и заглянул в залу.

 И он увидел трёх пьющих: шейх Ибрагим держал в руке кубок, а Али-Нур и Анис-аль-Джалис смотрели на него, заливаясь смехом.

При виде этого Джафар не мог более сомневаться в своей гибели.
Однако халиф сказал ему:
— О Джафар, благословен будь Аллах, причисливший нас к тем, кому было дано этой ночью созерцать обряды очищения, а не разврата!

Но мне хотелось бы знать, кто привёл сюда этих двух молодых людей.
Поистине, ещё никогда глаза мои не видели такой красоты, совершенства и грации стана, какими обладают этот юноша и эта молодая девушка!

Тогда Джафар стал молить о прощении.
И халиф простил его, сказав:
— Полезем же опять на дерево и будем любоваться на них с нашей ветви.

 И оба взобрались на дерево и уселись на ветви его, прямо против окна, и смотрели на происходившее перед их глазами.

Как раз в эту минуту шейх Ибрагим говорил:
— О владычица моя, вино наших холмов заставило меня сбросить бесплодную суровость нравов и осветило все их безобразие!
Но счастье моё не может быть полно, пока я не услышу, как звучат под твоими пальцами струны гармонии!

И он встал, и вернулся через несколько минут с лютней в руке.

 И Анис-аль-Джалис искусно настроила струны.
После она взяла несколько аккордов, и струны зазвучали с такой мощью и с таким выражением, что, казалось, могли расплавить железо, и пробудить мёртвого, и тронуть сердце из камня и стали.

И Анис-аль-Джалис запела, а халиф должен был употребить все свои усилия, чтобы не закричать от радости.
И, наконец, он воскликнул:
— Клянусь Аллахом, никогда в моей жизни не слыхал я такого чудесного и обаятельного голоса, как голос этой молодой невольницы!

Потом халиф и Джафар спустились с дерева, и халиф сказал:
— Теперь я хочу войти в залу, и присесть к этим молодым людям, и заставить эту молодую невольницу петь передо мной!
А Джафар отвечал:
— О эмир правоверных, если ты появишься среди них, они будут очень смущены, а шейх Ибрагим, наверное, умрёт от страха!

Тогда халиф сказал:
— В таком случае ты должен придумать какой-нибудь способ, чтобы мы могли не испугать этих людей, придя к ним неузнанными.
Вслед затем халиф и Джафар направились в сторону большого пруда, расположенного посредине сада.

Этот пруд изобиловал рыбой, и халиф запрещал рыбакам входить сад и ловить в нём рыбу.
Но в тот вечер, когда ворота сада были отперты, в сад вошёл рыбак и подумал: «Вот прекрасный случай для удачного лова!» И этого рыбака звали Карим, и он был известен многим.

И он забросил свои сети в пруд и начал выжидать, и напевал следующие прекрасные стихи:

О бедный путник на волнах коварных!
Ты мчишься вдаль, опасности презрев.
Доколь напрасно будешь ты метаться,
И сам поймёшь, что счастье не придёт,
Пока за ним ты гонишься так страстно?

В это время халиф подошёл к нему, стал позади и воскликнул:
— О Карим!

И Карим оглянулся и при свете луны узнал халифа Гарун-аль-Рашида.
Тогда ужас сковал его члены, но потом он пришёл в себя и сказал:
— Клянусь Аллахом, о эмир правоверных, не думай, что я из упрямства иду против твоих повелений, меня побудили к этому многочисленная семья и ужасная нищета!

И халиф сказал:
— Хорошо, я согласен притвориться, что не видел тебя.
Но не хочешь ли ты закинуть свои сети, чтобы испытать моё счастье?
Тогда рыбак обрадовался и закинул сети в пруд, призывая благословение Аллаха; и когда он вытащил их, то нашёл в них множество всевозможной рыбы.

И халиф очень обрадовался и сказал:
— Теперь, о Карим, снимай с себя одежду!
И Карим снял платье, всё покрытое разноцветными заплатами, переполненное клопами и блохами в таком количестве, что они могли покрыть собою всю поверхность земли; потом он снял тюрбан, сшитый из случайно подобранного тряпья, и он был переполнен вшами - большими и малыми.

И халиф снял первое платье из искандерского шёлка, потом второе платье из баальбакского шёлка, потом свою бархатную куртку и камзол; и он сказал рыбаку:
— Возьми это платье и надень его на себя!

Потом халиф взял кафтан рыбака и его тюрбан, надел их на себя и сказал Кариму:
— Теперь ты можешь идти!
И хотя халиф почувствовал, что вся кожа его наводнена клопами и вшами, нашедшими себе убежище в лохмотьях рыбака, он взял корзину из пальмовых листьев, в которой была рыба, прикрытая свежей травой, и с этой ношей направился к Джафару.

И увидев его, Джафар воскликнул:
— О Карим, беги поскорее отсюда, потому что сам халиф тут в саду!
А халиф рассмеялся и воскликнул:
— Клянусь Аллахом!
Это я, о Джафар, и ты не узнал меня!

И шейх Ибрагим не узнает меня!
И халиф подошёл к двери дворца и постучал в неё.
И шейх Ибрагим поднялся и спросил:
— Кто там?
И халиф отвечал:
— Рыбак Карим!
Я узнал, что у тебя гости, и принёс тебе чудесную рыбу, свежую и ещё трепещущую.

И оказалось, что Али-Нур и Анис-аль-Джалис очень любили рыбу.
И, услышав от рыбака, что его рыба жива и трепещет, они обрадовались, и Анис-аль-Джалис воскликнула:
— Впусти его поскорее сюда с рыбой, которую он принёс!

Тогда шейх Ибрагим отпер дверь, и переодетый рыбаком халиф вошёл в залу и показал им рыбу в корзине.
И тогда Анис-аль-Джалис воскликнула:
— Клянусь Аллахом, это прекрасная рыба!
Жаль, что она не изжарена!

И халиф сказал:
— Я сейчас же изжарю её и подам её вам!
И халиф отправился в шалаш, в котором жил шейх Ибрагим, и нашёл всё, что требовалось для приготовления рыбы: всякую утварь, соль и тимьян, и лавровый лист, и прочее.

И он взял сковороду и поставил её на огонь, положил масла и, когда оно вскипело, он взял рыбу, которую очистил от чешуи, промыл, посолил и слегка обвалял в муке, и положил её на сковороду.
И когда рыба хорошенько прожарилась с одной стороны, он перевернул её на другую сторону с изумительным искусством, и когда он убедился, что она готова, он снял её со сковороды, положил на листья банана и отнёс пировавшим.


 И юный Али-Нур и Анис-аль-Джалис и шейх Ибрагим принялись есть рыбу, и когда они насытились, Али-Нур опустил руку в карман, вынул три золотых динария, протянул их рыбаку и сказал ему:
— Прости, что я не могу дать тебе больше, возьми же то, что я могу дать тебе в моём настоящем положении!

И халиф взял монеты, поднёс к своим губам, потом ко лбу и положил деньги в карман.
Но более всего занимала халифа мысль о том, чтобы заставить молодую невольницу играть и петь.
И вот он сказал Али-Нуру:
— О господин мой, твоё великодушие останется навеки в моей голове!

Но самое горячее моё желание состоит в том, чтобы эта невольница поиграла на лютне и спела, ибо пение всегда приводит меня в восторг!
Тогда Анис-аль-Джалис взяла лютню, извлекла из неё несколько звуков, как бы пробуя её, и вдруг, с силой проводя по струнам, пропела следующие строфы, приведя в восторг слушателей:

Под нежными, воздушными перстами
Красавицы высокой, стройной, гибкой
Запела лютня, и моя душа
В одно мгновенье разлучилась с телом!

И Анис-аль-Джалис продолжала играть на лютне и с таким совершенством, что у присутствующих помутился рассудок, и халиф был на вершине блаженства, и страсть закипела в нём с такой силой, что он не мог более сдержать восторга своей души и начал восклицать:
— Ах! Йа Аллах!

Тогда Али-Нур, который привык отдавать без колебания своим приглашённым всё, что нравилось им, сказал:
— О рыбак, если тебе так приглянулась эта невольница, то я даю её тебе в дар.
Отныне она принадлежит тебе.

Тогда Анис-аль-Джалис обратила к нему свой взор, отуманенный слезами, и сказала:
— О господин мой!
Неужели ты оттолкнёшь меня?
Умоляю тебя, не уходи!
Услышав эти слова, халиф опечалился, сознавая, что он был причиной разлуки этих двух молодых людей, и вместе с тем он был поражён той лёгкостью, с какой Али-Нур поднёс ему в дар это чудо из чудес.

И он сказал ему:
— О юноша, признайся без боязни - ты хочешь уступить мне эту молодую женщину, чтобы покрыть свои долги?
И Али-Нур ответил:
— Клянусь Аллахом, о рыбак!
Меня и эту невольницу постигла удивительная судьба...

И халиф воскликнул:
— Поспеши же рассказать нам твою историю!
Тогда Али-Нур, полагая, что он говорит с рыбаком Каримом, подробно рассказал ему всю свою историю с начала и до конца.

Когда халиф вполне разобрался во всём услышанном, он сказал юноше:
— Куда же думаешь ты направиться, о господин мой Али-Нур?
И тот отвечал:
— Земли Аллаха пространны бесконечно!

Тогда халиф сказал ему:
— Я - тёмный рыбак, но я сейчас же напишу письмо, которое ты передашь султану Басры, и когда он прочитает его, ты увидишь благоприятные последствия!

 На этом месте Шахразада заметила приближение утра и приостановила нить своего рассказа.

А когда наступила тридцать шестая ночь , она сказала: не довелось слышать, о благословенный царь, что на слова рыбака о письме султану Басры Али-Нур отвечал:
— Слыхал ли кто-нибудь на земле, чтобы рыбак переписывался с царями?

Это небывалая вещь!
И халиф возразил:
— Ты прав, но в детстве я учился в той же школе, где учился будущий султан Басры, и мы были большими друзьями.
Но потом он сделался царём, тогда как я по воле Аллаха стал простым рыбаком.

Но так как душа его не надменна перед Аллахом, то дружба наша продолжается и поныне; и нет такой вещи, о которой я просил бы его и которой он не исполнил бы тотчас же.
Тогда Али-Нур сказал:
— Хорошо, но я должен видеть это собственными глазами.

И халиф взял чернильницу, калам и лист бумаги и стал писать: «Во имя Аллаха Всеблагого и Всемилостивого!
Письмо это посылается мною, Гарун-аль-Рашидом султану Басры Могаммаду-бен Солейману эль-Зейни.

Напоминаю, что ты был назначен моим наместником в одном из моих царств!
Поэтому, как только ты прочитаешь эти строки, ты встанешь с трона и посадишь на своё место подателя этого письма Али-Нура, который будет царём Басры вместо тебя.

Остерегайся откладывать исполнение моей воли!
И да будет над тобой благословение Аллаха!»
Затем халиф, не сообщая содержания письма, запечатал его и передал Али-Нуру.
И тот спрятал письмо в свой тюрбан, вышел из дворца и отправился в Басру, в то время как покинутая им Анис-аль-Джалис заливалась слезами.


 Что же касается халифа, то шейх Ибрагим, который всё ещё принимал его за рыбака Карима, закричал на него:
— О гнуснейший из рыбаков!
Ты принёс три рыбы, которые стоят не более двадцати медных полушек, а получил за них три золотых динария, и ты хочешь ещё взять эту молодую невольницу!

Ах, негодяй!
При этих словах халиф подошёл к окну и захлопал в ладоши.
В тот же миг Джафар вбежал в залу, снял с халифа лохмотья рыбака и надел на него платье из шёлка и золота.
Тогда Ибрагим с ужасом узнал своего господина и не мог поверить, спит он или бодрствует.

Он совершенно отрезвился, припал лицом к земле и произнёс следующие строфы:

Прости мой грех, о ты, что выше всех
Земных созданий! Ведь великодушье
К рабу владыка должен проявлять!

И халиф сказал шейху Ибрагиму:
— Я прощаю тебя!

Потом он обратился к оробевшей Анис-аль-Джалис и сказал ей:
— Теперь, ты знаешь, кто я.
И ты принадлежишь мне, потому что я желаю тебя и потому что Али-Нур так великодушно уступил тебя мне.

И знай, что в награду за этот дар я назначил его султаном Басры.
И вскоре я поручу тебе отвезти ему великолепную почётную одежду, и ты станешь султаншей Басры!
После этого халиф взял Анис-аль-Джалис в свои объятия, и оба они провели эту ночь.

Вот что было с халифом и с Анис-аль-Джалис.

 Что же касается Али-Нура, то он прибыл в Басру, подошёл ко дворцу султана и испустил громкий крик.
И султан спросил об этом крике и приказал привести к себе этого человека.

И представ перед султаном, Али-Нур вынул из тюрбана письмо.
И султан распечатал письмо и узнал почерк халифа.
И прочитав письмо, он поднёс его три раза к своим губам и к своему лбу и сказал:
— Слушаю и повинуюсь Аллаху всевышнему и халифу, эмиру правоверных!

И он готов был сложить с себя власть и передать её Али-Нуру, но в это время к нему вошёл визирь бен-Сауи, заклятый враг отца Али-Нура.
И султан передал ему письмо эмира и сказал:
— Читай!

И визирь, прочитав письмо, стал вне себя от печали; и вдруг он оторвал нижний край письма с печатью халифа, положил его себе в рот, разжевал его и выплюнул вон.
Тогда султан в гневе вскричал:
— Горе тебе!

Какой дьявол побудил тебя к подобному делу?
И Сауи отвечал:
— О царь, этот негодяй никогда не видал халифа.
Это просто мошенник, исполненный хитрости и злобы!
Он, вероятно, нашёл бумагу, писанную рукою халифа, и, подделав его почерк, написал то, что ему вздумалось!

Если бы действительно халиф послал к тебе этого человека, он дал бы ему в провожатые кого-нибудь из своих придворных.
Но этот человек явился сюда один!
При этих словах визиря Сауи султан поверил, что Али-Нур преступник, и он закричал своим телохранителям:
— Схватите его!

И телохранители схватили Али-Нура и принялись бить его палками, пока он не лишился чувств.
Потом султан приказал надеть ему оковы на ноги и на руки и потребовал к себе старшего тюремщика, которого звали Кутаит.

И визирь сказал ему:
— Именем нашего повелителя султана приказываю тебе взять этого человека, и бросить его в одну из ям, вырытых в темнице, и пытать его днём и ночью!
И Кутаит увёл с собой Али-Нура в темницу.

Однако когда он вошёл в темницу вместе с Али-Нуром, он снял с него оковы и сказал:
— О господин мой, знай что я многим обязан покойному визирю, твоему отцу.
Поэтому не бойся ничего!
И он обращался с Али-Нуром с необыкновенным вниманием и заботой, отправляя каждый день визирю донесение, что тот подвергается самым ужасным пыткам.

И так длилось сорок дней.
Когда же наступил сорок первый день, во дворец прибыл богатый подарок, присланный халифом султану Басры.
Но султан не понимал, по какому случаю халиф посылает ему этот подарок, и он собрал своих эмиров, чтобы узнать их мнение об этом.

Тогда некоторые из них высказали предположение, что, может быть, халиф предназначил этот подарок новому султану.
Тогда визирь бен-Сауи воскликнул:
— Не говорил ли я тебе, что нужно избавиться от этого Али-Нура!

И султан воскликнул:
— Ты, кстати, напомнил мне о нём.
Приведи его поскорее сюда и отруби ему голову!
И визирь бен-Сауи приказал объявить через глашатаев о казни Али-Нура.
И все жители Басры предались печали и залились слезами.

А бен-Сауи взял десять стражей, побежал к тюрьме и приказал тюремщику скорее привести Али-Нура.
Тогда Кутаит сказал:
— Он теперь в плачевном состоянии от перенесённых им пыток.
Впрочем, я сейчас же исполню твоё приказание.

И тюремщик побежал к Али-Нуру и объяснил ему, что случилось.
Потом он помог ему снять с себя чистое платье и облачиться в подобающие узнику старые лохмотья и в таком виде повёл его к визирю Сауи.

И тот, увидав Али-Нура, воскликнул:
— Знай, что я сегодня же отрублю тебе голову, несмотря на недовольство всех жителей Басры.
И визирь велел своим стражам схватить Али-Нура и посадить его на спину осла.

Но стражи колебались, заметив, что толпа смотрит на Али-Нура и говорит ему:
— Прикажи, и мы закидаем камнями этого человека, хотя бы из-за этого нам пришлось погибнуть.
Но Али-Нур сказал:
— Не делайте этого, о нет!

Разве вы не слыхали стихов поэта:

Все на земле мы срок определённый
Должны пробыть и после умереть!
Но если б даже лев меня повлёк
В дремучий лес, - до истеченья срока
Мне опасаться всё же нет причины!

И стражи посадили Али-Нура на спину осла и прибыли с ним под самые окна султана, выкрикивая: «Вот какое наказание ожидает того, кто подделывает письма!» Потом они поставили Али-Нура на место, где проливалась кровь казнённых.

И палач подошёл к Али-Нуру и сказал:
— Если ты желаешь чего-нибудь, приказывай, и я исполню твоё желание!
Ибо знай, что тебе осталось жить несколько минут, до тех только пор пока султан не подойдёт к окну!

А визирь бен-Сауи вскочил со своего места и в бешенстве закричал палачу:
— Чего ты ждёшь ещё, чтобы отрубить ему голову?
А вся толпа восстала против визиря и начала осыпать его бранью.

И вдруг послышался глухой гул, и он приближался, наполняя собою весь воздух.
И этот гул остановил внимание царя; он выглянул из окна дворца и спросил:
— Что там случилось?
Но визирь Сауи отвечал:
— Теперь не до этого!

Прежде нужно отрубить голову этому человеку!
Но султан сказал:
— Замолчи, о Сауи!
И дай нам узнать, что это такое!
И оказалось, что это был гул, поднятый конями всадников Джафара, великого визиря халифа.

Появление их объяснялось следующим.
Халиф после ночи, проведённой с Анис-аль-Джалис, не вспоминал целых тридцать дней обо всём происшедшем с Али-Нуром.
Но в одну ночь, проходя мимо помещения Анис-аль-Джалис, он услышал плач и нежный голос, который напевал следующие стихи:

Будь ты вдали иль близко от меня,
Всегда, желанный, тень твоя со мною!
И мой язык, на радость мне, всегда
Твоё, о чудный! повторяет имя!

Когда по окончании пения рыдания усилились, халиф отворил дверь и вошёл в комнату.

И он увидал плачущую Анис-аль-Джалис.
При виде халифа она бросилась к его ногам, трижды поцеловала их, а потом произнесла следующие строфы:

О благородный, знаменитый родом,
О ствол, согбенный тяжестью плодов,
О плод прекрасной, благородной крови!
Позволь тебе напомнить слово то,
Что дали мне твоё великодушье
Безмерное и доброта твоя!

И халиф вспомнил об Али-Нуре, немедленно вызвал к себе Джафара и сказал ему:
— Вот уже тридцать дней, как я не слышу ничего об Али-Нуре бен-Кхакане!

И я опасаюсь, что султан Басры казнил его.
Но клянусь могилой моих отцов, если его постигло несчастие, я накажу смертью виновного!
Сейчас же отправляйся в Басру и привези мне известия об Али-Нуре!


 И Джафар прибыл в Басру и, увидав разъярённую толпу, спросил:
— Что означает эта сумятица?
И тысячи голосов из народа рассказали ему всё, что приключилось с Али-Нуром бен Кхаканом.


 Тогда Джафар пришпорил коня, прибыл ко дворцу, поднялся к султану и велел телохранителям немедленно привести Али-Нура, и они тотчас же отправились за ним на место казни.

И как только они привели Али-Нура, Джафар велел им арестовать самого султана и его визиря эль-Могин бен-Сауи.
Вслед затем он назначил Али-Нура султаном Басры и возвёл его на трон на место Могаммада эль-Зейни, которого он заключил в темницу вместе с визирем.

И Джафар остался ещё три дня в Басре, как это приписывалось обычаем.
А наутро четвёртого дня Али-Нур сказал Джафару:
— Поистине, мне страшно хочется видеть эмира правоверных!
И Джафар одобрил это, сказав:
— Сотворим нашу утреннюю молитву и отправимся в Багдад!

И они, захватив прежнего султана эль-Зейни и визиря бен-Сауи, в сопровождении телохранителей направились в Багдад.
И Али-Нур скакал на коне рядом с Джафаром, пока они не прибыли в Обитель мира, Багдад.

И они явились к халифу, и Джафар рассказал ему всю историю Али-Нура.
Тогда халиф подозвал к себе Али-Нура и сказал:
— Возьми же меч и отруби голову твоему врагу, этому негодяю бен-Сауи!

И Али-Нур взял меч и подошёл к бен-Сауи.
Но тот взглянул на него и сказал:
— О Али-Нур!
Я поступал, как повелевал мой темперамент; и я не мог освободиться от него.
Ты же действуй согласно твоему темпераменту!

И Али-Нур отбросил от себя меч, и сказал халифу:
— О эмир правоверных, он обезоружил меня!
Тогда халиф подал знак своему палачу, и палач одним ударом отрубил голову негодяю бен-Сауи.


 А халиф позвал Анис-аль-Джалис и возвратил её Али-Нуру, и одарил их многими имениями и большими богатствами, и дал им один из самых красивых в Багдаде дворцов, и назначил им огромное содержание из казны.

И он сделал Али-Нура своим приближённым и собеседником, и все они прожили в счастье и благополучии до самой смерти.