лыхала я, о царь благословенный, что в древние времена жил царь по имени Шахраман, обладавший могучим войском и огромными богатствами.
Но царь этот, хотя имел семь тысяч наложниц, не считая четырёх законных жён, был бездетен.
Аллах не дал ему сына, который мог унаследовать престол его государства.
И вот однажды позвал он своего визиря и сказал:
— О мой визирь!
Я, право, не знаю, чему приписать моё бесплодие, от которого я так ужасно страдаю.
И визирь ответил:
— О царь, это чрезвычайно щекотливый вопрос, и один лишь Аллах всемогущий может разрешить его.
Я же могу предложить одно только средство.
Сегодня, перед тем как войти в гарем, вознеси молитву Аллаху всеблагостному с покорностью Его воле в сердце.
И союз твой с супругой, которую ты изберёшь себе, будет благословен свыше!
И царь стал горячо благодарить великого визиря за его совет и подарил ему почётное платье.
А когда наступил вечер, он вошёл в женские покои, тщательно исполнив все предписания закона; и он избрал самую молодую из своих жён - девицу высокого рода, отличавшуюся особенно роскошными бёдрами, и сочетался с нею в эту ночь.
И с первого же раза она зачала от него; и по прошествии девяти месяцев она родила ему дитя мужского пола.
И новорождённый мальчик оказался до того прекрасен и до того похож был на луну, что отец его назвал его Камаральзаман.
И когда мальчик подрос, пятнадцатилетний возраст его дал развернуться всем цветам его красоты, какие только могут прельщать взор человеческий.
И с течением времени прелесть его достигла пределов возможного, и стан его был стройнее бамбуковой трости и тоньше шёлковой нити.
При всём том юноша был свеж, как роза, и обольстителен, как дыхание вечернего ветерка.
И поэты его времени пытались воспеть поражающую их красоту и сочинили в честь его тысячи стихотворений, из которых одно гласит следующее:
Камаральзаман - луна своего века.
Его уста - пурпурный сердолик,
А зубы - жемчуг; волосы густые
Свилися в кольца, чёрные, как ночь,
Свились и жалят, словно скорпионы,
Они влюблённых робкие сердца.
И царь Шахраман любил своего сына до такой степени, что не хотел расставаться с ним.
И он хотел при жизни своей женить его и радоваться, глядя на своё потомство.
И вот однажды, когда мысли эти волновали его более обыкновенного, он открылся великому визирю своему, который ответил на это:
— Мысль эта превосходна, ибо брак смягчает настроение души.
Тогда царь сказал своему главному евнуху пойди скорее к сыну своему и привести его.
И Камаральзаман явился к своему отцу и остановился перед ним, скромно опустив глаза, как это и подобает всякому покорному сыну...
На этом моменте своего повествования Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила сто семьдесят первая ночь, она сказала:
Камаральзаман явился к своему отцу, и тот сказал ему:
— О сын мой, мне хотелось бы усладить сердце своё свадьбою твоею!
При этих словах Камаральзаман изменился в лице и дрогнувшим голосом ответил:
— Отец мой, я не чувствую ни малейшей склонности к браку; и душа моя не имеет никакого влечения к женщинам.
Я столько читал в книгах мудрецов о злости и коварстве их, что теперь самую смерть предпочитаю союзу с ними.
Вот что говорят на их счёт наиболее почитаемые из наших поэтов:
О жалок тот, кто волею судьбы
Женою связан! Он погиб навеки,
Хотя б воздвиг он сотни крепостей
Из прочных плит с закрепами стальными.
Отец мой, я не задумался бы убить себя, если бы ты захотел принудить меня к браку.
Услышав это, Шахраман был чрезвычайно удивлён, и свет превратился во мрак перед глазами его.
Но так как он нежно любил своего сына и не хотел причинять ему никакого огорчения, то ограничился следующими словами:
— Тогда я не буду настаивать на этом вопросе, ибо я вижу, что это неприятно тебе...
Но по прошествии года он снова позвал его к себе и сказал ему:
— Помнишь ли ты, Камаральзаман, увещание моё и думал ли ты о том счастье, которое ты доставил бы мне, если бы согласился жениться?
Камаральзаман простёрся перед царём отцом своим и ответил:
— Отец мой!
Как я могу выйти из послушания тебе?
Но что касается брака, то я твёрд в решении своём не соглашаться на это, и более, чем когда-либо, книги древних и новых мудрецов поучают меня избегать женщин, чего бы это мне ни стоило, ибо они хитры, глупы и отвратительны.
Услышав эти слова, царь Шахраман понял, что и на этот раз опасно склонять к послушанию сына.
И он велел позвать к себе своего великого визиря и сказал ему:
— О мой визирь, Камаральзаман ещё более, чем прежде, утвердился в решении своём избегать женщин и брака!
И что тут можно сделать?
Тогда визирь задумался, а потом сказал царю:
— О владыка, потерпи ещё год, а потом ты соберёшь всех эмиров, визирей и главных лиц двора, а также всех начальников дворцовой стражи, и объявишь сыну перед всеми о своём решении немедленно женить его.
И тогда он не дерзнёт ослушаться тебя перед этим почётным собранием и ответит тебе смиренно и с покорностью!
На этом моменте повествования Шахразада увидела, что приближается утро, и умолкла.
А когда наступила сто семьдесят вторая ночь, она сказала:
сын ответит тебе и смирением, и покорностью.
И речь визиря понравилась царю, и он подарил ему одно из прекраснейших почётных платьев.
Затем он терпеливо ждал в течение означенного времени, а потом позвал сына своего Камаральзамана.
И когда тот предстал перед лицом отца и всего собрания, царь сказал ему:
— О дитя моё, знай, что я призвал тебя, чтобы выразить мою волю: я хочу женить тебя на принцессе, достойной твоего сана!
При этом на Камаральзамана нашло что-то вроде безумия; он ответил отцу в столь непочтительных выражениях, что все присутствующие опустили глаза от смущения.
И царь не мог потерпеть такой дерзости в присутствии людей; он закричал на своего сына ужасным голосом:
— Теперь ты увидишь, как поступают с детьми, которые не слушаются отца своего!
И он приказал стражам увести его прочь и запереть в башню старой полуразвалившейся крепости, что и было немедленно исполнено.
Очутившись в заключении, Камаральзаман очень опечалился и подумал: «Быть может было бы лучше, если бы я послушался отца и женился, хотя бы и против своей воли.
Тогда я, по крайней мере, не попал бы в эту конуру на вершине старой башни!
О проклятые женщины, вы и тут являетесь причиной моего злополучия!»
Что же касается царя Шахрамана, то он страшно сердился на визиря, который дал ему мысль собрать совет; и, позвав его, он сказал:
— Это ты виноват во всём!
Не дай ты мне этого злополучного совета, мне не пришлось бы жестоко поступать с моим собственным ребёнком!
Я не могу примириться с мыслью о том наказании, от которого страдает теперь мой сын!
Тогда визирь сказал:
— О царь, оставь его в заключении на две недели, и он исполнит твоё желание.
Тогда царь глубоко вздохнул, а затем лёг в постель, где он провёл бессонную ночь - так терзалось его сердце мыслью о его единственном сыне, который был его величайшею отрадою.
Что же касается принца Камаральзамана, то при наступлении ночи, раб которому поручено было охранять двери, вошёл к нему с зажжённым светильником и поставил его в ногах у постели.
И, сделав это, он удалился.
Тогда Камаральзаман совершил омовение, прочёл несколько глав из Корана и стал раздеваться на ночь.
И он снял с себя все одежды, оставив на теле одну только рубашку, а лоб свой он повязал голубым шёлковым платком.
Тогда он растянулся на своей постели и, хотя был в отчаянии от мысли, что огорчил отца своего, немедленно погрузился в глубокий сон.
При этом он и не подозревал, что случится с ним в эту ночь в старой башне, охраняемой духами воздуха и земли.
На этом моменте своего повествования Шахразада увидела, что занимается утренняя заря, и умолкла.
А когда наступила сто семьдесят третья ночь, она сказала:
башня, в которой заключён был Камаральзаман, сооружена была ещё во времена древних римлян; и у её подножия был колодец, тоже чрезвычайно древний; и он служил жилищем для молодой эфриты по имени Маймуна.
Она была дочерью могущественного эфрита Домриата, главы всех подземных духов.
И она была очень доброю эфритой, прославившейся между всеми дочерьми духов своими добродетелями.
И в ту ночь она вышла по своему обыкновению из колодца, чтобы подышать воздухом, а затем поднялась в небесную высь.
И, проносясь мимо вершины башни, она с удивлением увидела светящийся там огонь.
И она подумала про себя: «Нужно проникнуть туда и посмотреть, в чём дело!»
И она взяла отмычку, проникла в башню, увидела лежащего у дверей раба, переступила через него и вошла в комнату.
И каково же было её удивление и очарование при виде полуобнажённого юноши, спавшего на постели!
Она опустила свои крылья, тихонько подошла, чтобы лучше рассмотреть его, и, откинув одеяло, скрывавшее лицо юноши, замерла, поражённая его красотою.
Ибо прелесть, которая от него исходила, нежная окраска щёк его, теплота его век с длинными ресницами, дивный изгиб его бровей - всё это, вместе с опьянительным запахом его кожи и мягкими отсветами на его теле, не могло не взволновать прекрасной Маймуны, которая за всю свою жизнь не видела ещё подобной красоты.
И когда эфрита усладила глаза свои этим дивным зрелищем, она подумала:
— Как это отец и мать этого юноши могли запереть его одного в этой башне?
Неужели они не боятся злых духов, населяющих пустынные места?
Клянусь Аллахом, я возьму его под своё покровительство!
Потом она склонилась над Камаральзаманом, запечатлела поцелуй на его губах и щеках, прикрыла одеялом и, не разбудив, вылетела через высокое окно.
И когда она поднялась на порядочную высоту, то вдруг услышала шум и быстрые взмахи крыльев.
Обернувшись, она увидела, что шум этот распространяет эфрит Данаш - один из злых духов, которые не верят в Аллаха и признают власть одного Солеймана-бен-Дауда.
Заметив его, Маймуна испугалась, что разбойник увидит свет в башне, и поэтому бросилась на него, как ястреб.
Однако Данаш сделал знак, что сдаётся, и сказал:
— О дочь царя духов, заклинаю тебя талисманом со священной печатью Солеймана, не губи меня!
Я же обещаю не делать ничего предосудительного!
Тогда Маймуна сказала Данашу:
— Хорошо, я пощажу тебя.
Но скажи мне, откуда ты летишь и куда теперь направляешься?
Но только будь правдив, иначе я вырву перья из крыльев твоих и переломаю твои кости!
Тогда эфрит сказал:
— О госпожа моя, знай, что я прилетел с дальних границ Китая - страны, где царствует великий Гайюр, владыка Эль-Бугура и Эль-Кусура, и где находится двор его и жёны его со всеми их прелестями, и стражи всех сокровищ его!
И глаза мои узрели самое прекрасное из всего, что я когда-либо видел в странствиях моих - единственную дочь его, Эль-Сетт-Будур!
Волосы её чернее, чем разлука друзей !
Когда они заплетены в три косы, которые падают до ног, мне кажется, что передо мною три ночи вместе!
Лицо её!
Оно было, как тот день, когда друзья встречаются после разлуки!
Если я смотрю на неё в ту минуту, когда на небе блещет полная луна, я вижу две луны зараз!
Щёки её подобны анемону, разделённому на две чашечки; румянец её подобен пурпурному вину, а нос её тонок и прям, как клинок кинжала.
Губы её подобны цветному агату и кораллу; язык её - само красноречие!
А груди её!
Это воплощённый соблазн; они подобны по цвету чистейшей слоновой кости, и полушария их можно охватить пятью пальцами руки.
На животе у неё есть ямочки, полные тени и расположенные с такой же гармонией, как арабские буквы на печати коптского писца в Египте.
И над этим животом стройно покачивается талия, гибкая и словно сделанная резцом ваятеля.
Что же касается тайных прелестей её, то я отчаиваюсь изобразить их, как подобает, ибо это само совершенство.
Такова, о Маймуна, юная принцесса, дочь царя Гайюра, Эль- Сетт-Будур!
На этом моменте Шахразада увидела, что приближается утро, и отложила продолжение до следующего дня.
А когда наступила сто семьдесят четвёртая ночь, она сказала:
