Аладдин и Волшебная Лампа
сказал эфрит ему голосом, подобным раскатам грома:
— Раб твой между рук твоих!
Говори, чего хочешь?
Я слуга кольца на земле, в воздухе и на воде!
Аладдин вовсе не отличался храбростью, и он страшно испугался, но в этом погребе, где он уже ждал смерти от голода и жажды, вмешательство ужасного эфрита показалось ему спасением.
И он нашёл силы ответить:
— О великий шейх эфритов, выведи меня поскорее из этого погреба!
И едва успел Аладдин произнести эти слова, как земля над его головою заколебалась, раскрылась, и в один миг был он вынесен из погреба на то самое место, где человек из Магриба зажигал костёр.
Эфрит исчез, а Аладдин глубокою ночью, измученный и задыхающийся, вернулся в дом своей матери, с тоской и тревогой ожидавшей его возвращения.
И мать поспешила принести ему еду и питьё, и принялся он глотать с такою поспешностью, что мать сказала ему:
— Если ты так спешишь, чтобы скорее рассказать мне то, что имеешь рассказать, то у нас много времени впереди!
И Аладдин, немного передохнув, принялся рассказывать всё, что с ним случилось, с начала и до конца, не забывая ни о пощёчине, ни об оскорблении, ни об остальном.
Окончив рассказ свой, он распустил пояс и высыпал на пол весь дивный запас прозрачных и разноцветных плодов, нарванных им в саду.
Тут же лежала и лампа вместе с драгоценными камнями.
И прибавил он в заключение:
— Вот, о мать, моё приключение с этим проклятым чародеем, и вот всё, что принесло мне моё путешествие в подземелье!
И мать прижала к себе сына и стала целовать, и укачивать его.
И Аладдин, не спавший три ночи, занятый своим приключением с человеком из Магриба, укачиваемый матерью, не замедлил закрыть глаза и заснул у неё на коленях.
И со множеством предосторожностей положила она его на матрац, а сама легла около него, и заснула.
На другой день Аладдин сказал матери, что приключение исправило его навсегда от лени и праздности.
И он добавил:
— Оставь свою пряжу до другого раза, я пойду на базар к медникам и продам им эту лампу.
За неё дадут сколько-нибудь, и мы проживём сегодня на эти деньги.
Но мать нашла, что лампа слишком запущена, и она взяла немножко золы, развела водой и принялась чистить лампу.
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила шестьсот семьдесят восьмая ночь, она сказала:
о не успела она начать тереть её, как вдруг явился перед нею ужаснейший огромный эфрит и сказал ей оглушительным голосом:
— Я слуга лампы!
Говори, чего хочешь?
И мать Аладдина приросла к месту от ужаса; она не вынесла зрелища такого отвратительного и ужасного существа и упала в обморок.
Но Аладдин, уже немного привыкший к такого рода существам, схватил лампу и сказал эфриту:
— О слуга лампы, принеси мне поесть самых лучших вещей.
И джин исчез, но минуту спустя вернулся, неся на голове большой поднос из массивного серебра, на котором стояло двенадцать золотых блюд, а в них были приятно пахнувшие и превосходные на вид и на вкус кушанья и две бутылки превосходного вина.
Тогда Ахаддин, обрызгав лицо матери розовой водой, привёл её в чувство и сказал:
— Не бойся ничего!
Вставай и кушай!
Благодарение Аллаху, здесь есть, чем подкрепить твои силы и утолить наш голод.
И Аладдин рассказал ей о том, что произошло и как служитель лампы немедленно исполнил его приказание.
Тогда мать Аладдина, слушавшая его рассказ с возрастающим страхом, сильно взволновалась и воскликнула:
— Ах, сын мой, заклинаю тебя молоком, которым вскормила твоё младенчество, забрось подальше эту волшебную лампу и отделайся от кольца, дара проклятых эфритов.
Я не вынесу вторично вида этих ужасных и отвратительных лиц и, наверное, умру.
Я не хочу иметь дело ни со слугою кольца, ни со слугою лампы.
И желаю я, чтобы ты не говорил мне о них, что бы ни случилось.
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила шестьсот семьдесят девятая ночь, она сказала:
а другой день Ахаддин, не желая снова подвергать испугу мать свою, взял одно из золотых блюд, спрятал под полу и пошёл в лавку к одному еврею, который был хитрее самого шайтана.
Осмотрев блюдо, еврей небрежно спросил у Аладдина:
— Сколько же хочешь за него?
Аладдин же, вовсе не знавший цены подобному товару, ответил:
— Я полагаюсь на твою оценку и на твою добросовестность!
Еврей же выдвинул ящик, скрытый в стене его лавки, вынул золотую монету, не составлявшую и тысячной доли стоимости блюда, и, подавая её Аладдину, сказал:
— Клянусь Моисеем и Аароном!
Никогда не дал бы такой суммы кому-нибудь кроме тебя!
Но это только потому, что надеюсь иметь тебя своим клиентом и на будущее время!
И Аладдин поспешил взять золотой динарий, и так был доволен, что, не оборачиваясь, побежал домой во все лопатки.
И мать его отправилась на базар покупать всё необходимое.
И в тот день они ели и были довольны.
И с той поры, как только они нуждались в деньгах, Аладдин шёл на базар в лавку того же еврея и относил золотое блюдо, за которое тот давал по динарию.
И так он продал ему все двенадцать блюд.
Когда же деньги в доме иссякли, Аладдину пришлось вновь прибегнуть к волшебной лампе.
Он потёр её, и тотчас же появился джин, который сказал Аладдину:
— Раб твой здесь, между рук твоих!
Говори, чего хочешь?
Аладдин же ответил:
— Желаю, чтобы ты принёс поднос с блюдами, совершенно такими же, как и в первый раз!
И джин исчез, и менее, чем в мгновение ока, возвратился с подносом, а затем исчез неизвестно куда.
Немного спустя вернулась мать Ахаддина, и удивилась она не менее, чем в первый раз.
И, несмотря на страх, внушаемый ей служителем лампы, она ела с большим аппетитом; и она, и Аладдин не в силах были оторваться от подноса до тех пор, пока не насытились; и встали они из-за стола лишь с наступлением ночи, соединив, таким образом, обед с ужином.
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила шестьсот восьмидесятая ночь, она сказала:
огда же яства на подносе иссякли, Аладдин снова взял одно из золотых блюд и отправился на базар, чтобы продать его еврею.
Однако по дороге его окликнул почтенный мусульманский шейх, пригласив зайти в лавку.
И он сказал Аладдину:
— Сын мой, я много раз замечал, что ты несёшь под полою какую-то вещь в лавку моего соседа еврея.
Знай же, что евреи - прирождённые враги мусульман; они считают, что имеют право присваивать себе наше имущество.
И если ты продаёшь что-нибудь, покажи это прежде мне; и я оценю это по настоящей стоимости.
Тогда Ахаддин вытащил из-под платья золотое блюдо и сказал:
— Я отнёс еврею уже двенадцать таких блюд и получал по динарию за каждое!
При этих словах старый золотых дел мастер пришёл в сильнейшее негодование и воскликнул:
— Проклятый еврей, собачий сын!
Это блюдо сделано из чистейшего золота, и стоит оно двести динариев!
Но увы, так как у нас нет свидетелей, то мы не можем посадить на кол этого проклятого еврея!
И Аладдин с удовольствием продал ему блюдо за такую хорошую цену.
И после он и остальные одиннадцать блюд отнёс к тому же честному мусульманину.
Разбогатев таким путём, Аладдин и его мать продолжали вести скромную жизнь, раздавая бедным и нуждающимся излишки своего достатка.
А за это время Ахаддин продолжал изощрять свой ум в общении с именитыми купцами.
И в самое короткое время он сделался благовоспитанным человеком, завязав постоянные сношения с ювелирами.
Присмотревшись к драгоценным камням, он узнал, что плоды, принесённые им из подземного сада, на самом деле, - неоценимые сокровища, которыми не обладают даже богатейшие цари и султаны!
А так как он сделался очень рассудительным, то имел осторожность не говорить об этом никому.
Он тщательно собрал все эти каменные плоды и спрятал их в нарочно купленный для того сундук.
И скоро пришлось ему испытать последствие своего благоразумия самым блестящим и великолепным образом.
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
|