И вот однажды перед заходом солнца он заметил богатого купца, одетого по обычаю купцов из Моссула и сопровождаемого рабом внушительного вида.
Был же это переодевшийся халиф Гарун-аль-Рашид, но Абул-Гассан, не узнав его, пригласил к себе в дом, в нескольких словах рассказав о своём обычае.
И когда халиф выслушал Абул-Гассана, он пожелал с ним поближе познакомиться и принял его предложение.
И в тот вечер мать Гассана подала им поджаренные в масле и начинённые рубленым мясом лепёшки, потом гуся, начинённого изюмом и фисташками и, наконец, соус с голубями.
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила пятьсот девяносто четвёртая ночь, она сказала:
атем мать Гассана принесла подносы, полные изюма, фиников и груш, а когда они приступили к напиткам, халиф сказал Абул-Гассану:
— О господин мой, теперь, когда между нами уже стояли хлеб и соль, не скажешь ли, какая причина заставляет тебя так поступать с незнакомыми тебе чужеземцами?
И Абул-Гассан ответил:
— Знай, что отец мой после смерти своей оставил мне состояние, позволявшее жить в полном довольстве.
Тогда я разделил полученное наследство на две части: одну я обратил в золото, другую оставил в недвижимости.
И стал я полными горстями сыпать золото в обществе сверстников, которых я угощал с щедростью эмира.
И жизнь наша была полна наслаждений и удовольствий.
Но к концу первого же года у меня не осталось ни одного динария, а когда я захотел просить о помощи друзей моих, то увидел, что они все исчезли.
Тогда я поклялся никогда не общаться с моими земляками и давать гостеприимство только чужеземцам.
И поняв, что продолжительные связи мешают вкушать во всей полноте радости дружбы, я поклялся никогда не видеть два дня подряд одного и того же чужеземца у себя в доме.
Выслушав это, халиф сказал:
— Клянусь Аллахом, я восхищаюсь тобой чрезвычайно, но то, что ты сказал мне о завтрашней разлуке нашей, причиняет мне огорчение.
И потому мне хотелось чем-нибудь выразить свою благодарность за оказанное тобой гостеприимство.
Прошу тебя, выскажи какое-нибудь желание, и я клянусь исполнить его.
И не бойся пожелать слишком многого, так как милостью Аллаха я богатый купец и с Его помощью ничто не покажется мне слишком обременительным.
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила пятьсот девяносто пятая ночь, она сказала:
а эти слова Абул-Гассан ответил:
— Благодарю тебя за доброе желание, но я доволен своею участью и не знаю, чего просить!
Халиф же возразил:
— Именем Аллаха, не отвергай моего предложения, иначе я уйду с огорчённым сердцем.
Тогда Абул-Гассан, видя, что нельзя отказываться, воскликнул:
— Хорошо, я придумал!
Но, без сомнения, желание моё безумно и один только халиф мог бы его исполнить!
Или же я сам мог бы исполнить его, сделавшись хотя бы на один день халифом вместо господина нашего Гаруна-аль-Рашида!
И халиф спросил тогда:
— И что бы ты сделал, если бы на один день превратился в халифа?
Абул-Гассан же ответил:
— Во главе участка, в котором я живу, стоит такой безобразный и гнусный человек, что, без сомнения, он родился от гиены и борова.
От него разит смрадом, потому что рот его не рот, а помойная яма; рыбьи глаза его косят во все стороны и готовы вывалиться к его ногам; распухшие губы его имеют вид злокачественной язвы, а когда он говорит, то брызжет слюной; уши у него, как у борова; щёки его похожи на обезьяний зад; челюсти его беззубы, и тело его поражено всякого рода болезнями от гнусных привычек.
Нет мерзости, которую он бы не совершил, нет клеветы, которую он бы не распространил, а так как душа его переполнена всякою мерзостью, то его старушечья злость обрушивается на честных, смирных и опрятных людей.
И два его подельника не лучше.
И если бы я сделался на один день эмиром правоверных, я не старался бы ни разбогатеть, ни обогатить своих родных, но поспешил бы избавить наш участок от этих ужасных негодяев.
Таким путём я возвратил бы спокойствие жителям нашего квартала.
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда наступила пятьсот девяносто шестая ночь, она сказала:
ыслушав речь Абул-Гассана, халиф сказал ему:
— Я уверен, что если бы эмир правоверных узнал о твоём желании, он поспешил бы передать тебе свою власть на один день!
Но Абул-Гассан ответил:
— Клянусь Аллахом!
Всё, что мы говорим теперь, только шутки!
И я уверен, что, если бы халиф узнал о моём странном желании, он велел бы посадить меня в дом умалишённых.
Тогда халиф взял кубок и налил в него вина, ловким движением всыпав в него критского банжа высшего качества, и он сказал Гассану:
— Выпей на здоровье и на удовольствие!
И тот осушил кубок одним глотком.
И банж тотчас же подействовал, и Абул-Гассан повалился на пол головою вперёд.
Тогда халиф велел находившемуся при нём рабу взвалить Абул-Гассана себе на плечи и принести его во дворец.
И раб по приказу надел на него ночные одежды халифа и уложил на его постель.
Тогда халиф созвал всех своих придворных и сказал им:
— Завтра утром вы все должны обращаться с этим человеком совершенно так же, как обращаетесь со мною.
Называйте его эмиром правоверных и не перечьте ему ни в одном из его желаний.
И выслушав приказ халифа, все присутствовавшие отвечали:
— Слышать - значит повиноваться!
Тогда Аль-Рашид сказал Джафару и меченосцу Масруру, которые оставались в комнате:
— Вы слышали мои слова.
Делайте вид, что принимаете его за меня, как бы он ни разуверял вас.
Награждайте, наказывайте, вешайте, убивайте, назначайте на должности, увольняйте, исполняя все его приказания, а я спрячусь поблизости и буду видеть и слышать всё, что будет происходить.
Тут Шахразада заметила, что наступает утро, и умолкла.
А когда нас тупила пятьсот девяносто седьмая ночь, она сказала:
