Магия чисел   

История царевича Ахмеда и феи Пари-Бану




Из сказок "Тысяча и одна ночь" по изданию книгопродавца С.И.Леухина.(1896 год, переведено с персидского А.Галланом)
Перейти к варианту сказки в переводе Мадрюса

Государь, султан, один из твоих предшественников, царствовавший спокойно в продолжение нескольких лет, дожив до старости, имел счастье видеть украшением своего двора трёх сыновей, следующих во всём его примеру, и царевну, племянницу.

Старшего сына его звали Хуссейн, второго Али, а младшего Ахмед, а царевну, его племянницу, Нуруннигара.
Царевна Нуруннигара была дочь младшего брата султана, которому достался большой удел, но который недолго жил после брака и оставил царевну ребёнком.

Султан был дружен с покойным братом, и когда тот умер, взял к себе во дворец его дочь и воспитал её с тремя своими сыновьями.
Царевна Нуруннигара соединила с редкой красотой необыкновенный ум и добродетель и считалась первой между царевнами своего времени.

Султан думал выдать её замуж, как только она достигнет совершенных лет, и вступить посредством этого брака в родство с каким-нибудь соседским царевичем.
Он начинал уже серьёзно думать об этом, как вдруг заметил, что царевичи, сыновья его, все, троя страстно полюбили царевну.

Нужно ли говорить, что это открытие очень опечалило султана, не потому, что он должен был отказаться от родственного союза с одним из соседних государств, но потому, что он видел, как трудно будет уговорить двух меньших сыновей уступить царевну старшему.

Султан не обманулся.
Поговорив с каждым из царевичей отдельно, представив им всё возможности брака царевны со всеми тремя, беспокойства и тревоги, которые будут следствием их безумной страсти, он ничего не забыл, чтобы лучше убедить их.

Он советовал им обратиться к царевне и предоставить ей самой выбор жениха, или постараться забыть о ней, жениться на других царевнах и позволить тоже царевне Нуруннигар выйти за иностранного царевича.

Но видя, что они упорствуют в своём намерении, он призвал их всех вместе и сказал:
—Дети!
Как ни старался я уговорить вас, для вашего спокойствия, я не успел ни в чём.
Отдать царевну Нуруннигар одному из вас и обидеть других я не хочу, а потому вот что я придумал.

Чтобы сохранить между вами дружбу и чтобы вы остались довольны; не знаю только, примите ли вы мой совет и последуете ли ему: отправляйтесь путешествовать в разные стороны так, чтобы вы не встречались друг с другом, во время путешествия.

Вы знаете, что я любитель всяких редкостей, а потому я отдам царевну, племянницу мою, тому из вас, кто привезёт мне самую необыкновенную вещь в свете.
Возвратившись ко мне и сравнив приведённые редкости, вы решите сами, чья заслуживает большего внимания и чья необыкновенный и, следовательно, кому из вас должна достаться царевна.

Таким образом, вы не станете сердиться друг на друга, уступая её тому, кто больше заслужит получить её.
На путевые издержки и на приобретение редкостей я дам вам равные суммы.
Денег на свиту вам не надо, потому что свита, могла бы только стеснять вас, и помешала бы, может быть, исполнению вашего намерения, для которого необходима свобода.

Царевичи никогда не выходили из повиновения султану, отцу своему и, надеясь, что каждый из них найдёт непременно что-нибудь особенное и женится на царевне, отвечали, что согласны на его предложение.

Султан, не медля, выдал им на дорогу обещанную сумму, и царевичи в тот же день стали готовиться в дорогу и простились с султаном, потому что намерены были выехать из города рано утром.
На другой день, они выехали вместе из городских ворот на прекрасно оседланных лошадях и были одеты купцами.

При каждом царевиче был придворный, переодетый в невольника.
Доехав вместе до моста, где дорога разделялась на три, царевичи остановились на ночлег.
Вечером, за ужином, они условились на другой день выбрать себе каждый дорогу и положили, что через год должны будут съехаться на этом самом месте и что тот, кто приедет первый, должен будет ожидать тут двух других, или если сначала приедут двое, так должны дожидаться третьего.

Они расстались с отцом в одно время и хотели явиться к нему тоже все вместе.
На другой день царевичи выбрали каждый свою дорогу, потом обнялись и, пожелав друг другу счастливого пути, разъехались в разные стороны.

Царевич в Хуссейн, старший из трёх братьев, слышавший много чудесного о величии, могуществе, и великолепии царство Биснагоры, поехал к Индийскому морю.
Присоединившись к караванам, спустя три месяца, через пустыни и горы, через населённые плодоносные и прекрасно обработанные страны, приехал, наконец, в столицу Бисногору, от которой получило название всё царство и в которой постоянно жили цари.

Царевич в Хуссейн остановился в гостинице для иностранных купцов.
Он знал, что в городе есть четыре улицы, где находится главные магазины.
Царский дворец стоит посреди их, на очень обширном месте, в центре города.

Окружность дворца занимала равно две мили.
На следующий день царевич отправился на одну из этих улиц.
Придя в ту часть города, где были лучшие магазины, он не мог не полюбоваться ею.
Она была обширная и пересечена несколькими улицами, защищёнными от солнца сводами, и прекрасно освещёнными внутри.

Большие магазины были расположенные симметрично.
Купцы, торговавшие одинаковым товаром, помещались на одной улице; точно также были расположены и лавки ремесленников.
Царевича поразило множество магазинов, наполненных разными товарами.

Тончайшими полотнами, из всех сторон Индии, полотнами, расписанными самыми живыми красками и представлявшими людей, животных, деревья, цветы.
Шёлковыми материями и порчами Персидскими, Китайскими и других стран.

Японским и Китайским фарфором и различной величины коврами.
Он едва верил своим глазам, но когда пришёл в магазины ювелиров и золотых дел мастеров (они тоже занимали целую улицу) так пришёл в восторг при виде чудесных и превосходных золотых и серебряных вещей.

Был ослеплён блеском жемчуга, алмазов, рубинов, изумрудов, сапфиров и других драгоценных каменьев, которые продавались там, в большом количестве.
Удивлённый столькими драгоценностями, собранными вместе, он ещё более удивлялся, при мысли о том, как должно быть богато государство, если исключая браминов и жрецов, обречённых на тихую, удалённую от суеты мира жизнь, во всём государстве не было ни одной Индиянки, ни одного Индийца, которые не украшались бы ожерельями, браслетами и другими драгоценностями, с головы до ног, алмазами и жемчугом, блиставшими на их чёрном теле.

Удивило ещё одно обстоятельство царевича Хуссейна: в этой части города было множество продавцов роз, которые толпами ходили по улицам.
Из этого он заключил, что Индийцы, верно, очень любили этот цветок.

Действительно, все Индийцы ходили с букетами роз и с розовыми гирляндами на головах; во всех магазинах были вазы с розами, так что благоухания от них разносилась во все части города.
Насмотревшись вдоволь на богатство и роскошь в магазинах, царевич Хуссейн устал и захотел отдохнуть.

Он сказал об этом купцу, который очень вежливо пригласил его в свой магазин и предложил присесть, на что царевич согласился с радостью.
Немного погодя, мимо магазина, в котором он отдыхал, проходил разносчик, неся в руках небольшой ковёр.

Он ценил его в тридцать турецких мешков.
Царевич подозвал его к себе, чтобы посмотреть ковёр, и нашёл, что ковёр, по своей доброте и величине, не стоил требуемой за него суммы.
Рассмотрев его внимательно, он сказал разносчику, что удивлён, как можно просить так дорого за такой плохой ковёр.

Разносчик, принимавший царевича Хуссейна за купца, отвечал ему:
— Тебе кажется, господин, что я спрашиваю слишком много за этот ковёр?
Следовательно, ты очень удивишься, когда я скажу тебе, что мне приказано возвысить на него цену до сорока мешков и, отдать его только тому, кто отсчитает за него эту сумму.

— Значит, этот ковёр имеет какую-нибудь особенность, который я не знаю?- спросил царевич.
— Ты не ошибся, господин,- возразил разнощик.
- И убедишься, когда узнаешь, что, сев на этот ковёр, можно в ту же самую минуту перенестись, куда захочешь.

Выслушав разносчика, царевич, подумав, что главной целью его путешествия было привести султану, отцу своему, редкость, о который никогда не слыхали ещё, нашёл, что более необыкновенные вещи нельзя достать нигде.

— Если ты говоришь правду,- сказал царевич разносчику,- так я не только, не нахожу, что ты просишь за ковёр слишком дорого, но готов отдать за него сорок мешков, да и тебя одарить так, что ты останешься доволен.

— Ты убедишься, что я не лгу,- отвечал разносчик.
- Если согласишься дать за него сумму, которую я спрашиваю.
А у тебя, верно, нет её здесь.
Что бы получить её, я должен буду идти с тобой на твою квартиру.

Мы спросим позволения у хозяина магазина и войдём в заднюю лавку.
Там я расстелю этот ковёр, мы сядем на него и, как только ты выразишь желание быть в своей квартире, мы тот час очутился там и рассчитаемся.

Что касается до подарка, так я буду вознаграждён за труд продавцом, а твой приму, как милость, который никогда не забуду.
Поверив разносчику на слово, царевич согласился.
Он порешил с ним торг и, обещав отсчитать следующую сумму, просил позволения у хозяина магазина войти к нему в заднюю лавку.

Там разносчик, разостлав ковёр, сел с царевичем на него и, едва успел царевич пожелать, чтобы они очутились в его квартире, как ковёр перенёс их обоих туда.
Иллюстрация Леона Карре к сказке «История царевича Ахмеда и феи Пари-Бану».<br /><br /> Из арабских сказок Шахразады «Тысяча и одна ночь».
Убедившись совершенно, что всё, рассказанное ему о ковре, правда, царевич отсчитал разносчику сорок мешков золота, и, прибавив к этому двадцать золотых монет ему подарок, взял себе ковёр.

Так царевич Хуссейн приобрёл ковёр, едва успел приехать в Биснагор.
Он радовался, что привезёт отцу такую редкость, за которую верно получит руку царевны Нуруннигары.
Он был уверен, что меньшие его братья никак не достанут такой редкости, какая попалась ему случайно и так счастливо, и надеялся, что если они и привезут что-нибудь необыкновенное домой, так привезённые ими вещи будут ничто в сравнении с ковром.

Царевич мог тотчас сесть на ковёр и перенестись в тот же день на место свидания с братьями, но он принуждён был бы долго дожидаться их.
Ему интересно было посмотреть столицу и познакомиться поближе с законами, обычаями, религией и вообще состоянием всего государства.

Он решился весь год удовлетворять своё любопытство.
Царь Биснагоры имел обыкновение раз в неделю принимать иностранных купцов.
А царевич Хуссейн, переодетый купцом, видел его несколько раз.
Красота, ум, вежливость отличали царевича от других купцов, с которыми он представлялся царю.

Царь тоже отличил его от других и часто обращался к нему с вопросами о султане, воинственных силах, богатстве и правлении его государства.
В остальные дни царевич осматривал всё, что заслуживало внимание в городе и его окрестностях.

Среди достопримечательностей, заслуживал особенного внимания бронзовый языческий храм, необыкновенный архитектуры.
Особенно хорош в нём был золотой идол, в рост человека, с рубинами вместо глаз, вставленными так искусно, что тому, кто смотрел на него, с какой бы стороны не было, казалось, что идол глядит на него.

Другой замечательный храм он увидел в деревне, в долине, имевший в окружности десять десятин и похожей на прелестный сад, усыпанный розами и другими чудесными цветами и окружённый низкой стеной, препятствующей входить в неё животным.

Посреди долины была возвышенная площадка, в рост человека, так искусно выложенная, что казалось выточенной из камня.
На середине площадки возвышался высокий храм, видный на несколько миль.
Он был из красного, прекрасно полированного мрамора.

Свод купола был украшен в три ряда чудесный живописью.
Внутри весь храм был, от верху до низу, украшен барельефами, живописью и уставлен идолами различной величины.
По утрам и вечерам, в нём совершались церемонии, оканчиваемые играми, танцами, музыкой, пением и пиршеством.

Служители храма и жители деревни жили приношеньями, собираемыми с богомольцев, стекающихся сюда из самых отдалённых частей государства и приносящих каждый, что может, для умилостивления богов.
Царевич Хуссейн присутствовал ещё на торжественном празднике, справляемом ежегодно при дворе Биснагоры, на которой сбирались наместники провинций, начальники крепостей, губернаторы, судьи и самые знаменитые брамины.

Некоторые из них приезжали издалека, так что проводили в дороге три, четыре месяца.
Бесчисленное множество индийцев собиралось на обширной долине и представляло собой необыкновенное зрелище.
Посреди долины было большое место, с одной стороны которого возвышалась прекрасное здание в виде подмостков, в десять этажей, поддерживаемое сорока колоннами и назначенное для царя, двора его и иностранцев, которых он удостаивал аудиенцией раз в неделю.

Внутри оно было роскошно меблировано, а снаружи расписано ландшафтами, где были изображены разные животные, птицы, насекомые и даже мухи и мушки, казавшиеся совершенно живыми.
Другие подмостки, в три и пять этажей, тоже расписанные, окружали площадь с трёх остальных сторон.

Они были замечательные ещё тем, что их повёртывали и что украшение их меняли каждый час.
По обеим сторонам площади была размещена тысяча слонов, в великолепных шорах, с деревянными, четырёхугольными позолоченными башнями на спинах.

В башнях были музыканты и фигляры.
Хоботы, уши и всё тело слонов было покрыто смешными фигурами, писанные киноварью и другими красками.
Но что особенно заставила царевича Хуссейна удивляться искусству, ловкости и изобретательности индийцев, так это огромный слон, поставленный на столб, возвышавшийся на два фунта над землёй, хлопавший по воздуху хоботом, под такт музыки.

Другой слон, такой же величины, как первый, заслуживал не меньшего внимания.
Он держался на одном конце перекладины положенной поперёк столба, фунтов на десять от земли, тогда как к другому концу её был привешен, для равновесия, необыкновенный величины камень.

Поднимаясь и опускаясь на этой перекладине, слон повёртывался и бил хоботом в такт музыке, как и первый.
Индийцы, привязав тяжёлый камень к одному концу перекладины, нагибали её к самой земле и таким образом вводили на неё слона.

Царевич Хуссейн мог бы пробыть в царстве Биснагоры, и нашёл бы, что осматривать даже в продолжение целого года, назначенного им и братьям до свидания близ своей столицы.
Но, во-первых, он довольно насмотрелся на редкости, а во-вторых, мысли о царевне Нуруннигаре, любовь к ней, усиливающаяся с каждым днём с тех пор, как он купил ковёр, через который надеялся получить руку царевны, не давали ему покоя; ему казалось, что станет легче, когда он будет ближе к ней.

Расплатившись с хозяином гостиницы и назначив ему час, когда он может прийти за ключом его комнаты, он вернулся к себе, не сказав никому, на чём он поедет.
Там затворил он за собой дверь и, разослал посреди комнаты волшебный ковёр, сел на него, искренно пожелал перенестись на место свидание с братьями и скоро очутился там.

Царевич решился пробыть на постоялом дворе до возвращения братьев, называли себя купцом.
Царевич Али, средний брат царевича Хуссейна, поехавший для достижения своей цели, в Персию, присоединился к отправляющемуся туда каравану, спустя три дня после разлуки с братьями.

Через четыре месяца, он прибыл в Шираз, бывший тогда столицей Персии.
Подражая дорогой ехавшими с ним купцами и называя себя ювелиром, он остановился в одной с ними гостинице.
На другой день, в то время как купцы распаковывали тюки с товарами, царевич Али, путешествующий для удовольствия и взявший с собой только необходимые вещи, переоделся и пошёл в ту часть города, где были магазины с драгоценными материями, золотыми и серебряными вещами, парчой, шёлковыми материями, тонкими полотнами и другими самыми редкими и драгоценными товарами.

Место, где производилась торговля всем этим, было обширное и хорошо выстроено.
Свод его поддерживался толстым столбом.
Вокруг него, внутри и снаружи стены, были расположены лавки.
Это место называлась гостиным двором.

Царевич Али прошёл несколько раз всеми рядами, удивлялся богатству и великолепию их и любовался множеством продававшихся в них драгоценных вещей.
Прислушиваясь к крикам разносчиков, проходивших взад и вперёд по гостиному двору и показывающих разные вещи, он удивился, услыхав, что один разносчик хотел взять за трубу из слоновой кости тридцать турецких мешков, в пятьсот пиастров каждый.

Труба была фунт длиной и толщиной с большой палец.
Царевич Али подумал, что разносчик, верно, помешан, и чтобы удостовериться в этом, подошёл к лавке одного купца и спросил его, указывая на разносчика:
— Скажи мне, пожалуйста, господин, не помешан ли этот разносчик?

— Господин,- отвечал купец,- вчера он был совершенным уме, и могу тебя уверить, что это один из честнейших разносчиков, которому доверяют продавать самые драгоценные вещи.
Если он спрашивает тридцать мешков за трубу, так значит, она стоит этой цены и даже больше, хоть с виду далеко не стоит того, что он спрашивает за неё.

Через минуту, он будет проходить мимо нас, я зазову его, и ты сам узнаешь, почему он ценит так дорого эту трубу.
Не хочешь ли присесть на эту софу и отдохнуть немного.
Царевич Али не отказался от любезного предложения купца и только сел на софу, как разносчик подошёл к лавке.

Купец назвал его по имени, и он остановился подле них.
— Отвечай за меня этому господину,- сказал ему купец, показывая на царевича.
- Он спрашивает, не помешался ли ты, что просишь за эту простую трубу так дорого.

Я сам задал бы подобный вопрос, если бы не знал, тебя как человека умного.
— Не один ты, господин,- сказал разносчик, обращаясь к царевичу Али, называешь меня безумным за то, что я спрашиваю тридцать мешков золотом за эту трубу.

Ты не сказал бы этого, если бы узнал особенное достоинство её, и верно ещё добавил бы цену, как и все те, кому я показывал трубу и, которые были сначала обо мне такого же мнения, как и ты.
Во-первых, господин,- продолжал разносчик, показывая царевичу трубу, - заметь, что на обоих концах этой трубы есть два стекла, в которые стоит только взглянуть, и сейчас увидишь то, что захочешь.

— Я готов извиниться перед тобой,- возразил царевич Али, - если уверюсь, что ты говоришь правду.
Научи меня,- продолжил он, держа трубу,- куда посмотреть.
Разносчик исполнил его желание и царевич, смотря стёклышко, пожелал видеть отца, и тот час увидел султана, сидящего в совете, на троне.

После своего отца, султана, для него дороже всех была царевна Нуруннигара, а потому он пожелал взглянуть на неё и увидел её за туалетом, посреди своих дам, она казалась здоровой и весёлой.
Это было довольно для царевича Али.

Он убедился, что труба действительное вещь драгоценная и что подобной не только нет в Ширазе, но и во всей Вселенной.
Решив, что не найдёт ничего лучше её, хотя бы путешествовал ещё лет десять, он сказал разносчику:
— Я отказываюсь от безрассудного мнения, составленного мной о тебе сначала, и, чтобы загладить свою вину, покупаю у тебя эту трубу.

Скажи мне, что хочет за неё тот, кто поручил тебе продать её.
Это будет удобнее для тебя, чем ходить здесь взад и вперёд, да и мне жаль пропустить такую редкость.
Ступай за мной, я отсчитаю тебе следующую сумму.

Разносчик отвечал, что ему поручено не отдавать трубу меньше, как за сорок мешков и подтвердил это клятвою.
Думая, что царевич сомневается в его словах, он предложил свести его к тому, кто продавал трубу.

Но царевич Али поверил ему на слово, повёл за собой и, придя с ним в гостиницу, отдал за свою покупку сорок мешков червонцев.
Так он приобрёл трубу из слоновой кости.
Трудно представить себе радость царевича при мысли, что царевна Нуруннигара непременно достанется ему.

Он был уверен, что братья его не найдут такой редкости, какую только что купил он.
Пока караван, с которым он приехал, приготовлялся в обратный путь, в Индию, он знакомился с персидским двором, не открывая своего сана, и со всем, что было замечательного в Ширазе и его окрестностях.

Когда он успел уже вполне удовлетворить своё любопытство, караван отправился из Шираза.
Царевич, присоединясь к нему, пустился в дорогу.
Кроме усталости и скуки, царевич Али не испытал ничего неприятного во время обратного путешествия в Индию и счастливо прибыл на место свидания с братьями.

Тут он встретился с царевичем Хуссейном и остался с ним поджидать царевича Ахмеда.
Простившись с братьями, царевич Ахмед поехал в Самарканд и на другой день своего приезда, как и братья, пошёл в гостиный двор.

Едва он вошёл туда, как столкнулся с разносчиком, который держал искусственное яблоко и громко предлагал его купцам за тридцать пять мешков.
Царевич Ахмед остановил его.
— Покажи мне, - сказал он,- это яблоко и скажи, почему ты ценишь его так дорого?

Разве в нём есть что-нибудь особенное, необыкновенное?
— Господин,- отвечал разносчик, показывая царевичу яблоко.
– По наружности это яблоко почти ничего не стоит, но когда ты узнаешь необыкновенное достоинство его и удивительную пользу, какую оно может приносить людям, так верно скажешь, что это яблоко неоценённое, что оно настоящий клад.

Как бы ни был кто болен: изнурительной ли лихорадкой, чумой ли, меланхолией, или другими неизлечимыми болезнями, ты даёшь понюхать больному это яблоко, и он тотчас совершенно выздоровеет.
— Если ты говоришь правду, - возразил царевич Ахмед, - так этому чудесному яблоку действительно нет цены.

Но как человек, желающий купить его, может убедиться в том, что ты ничего не прибавил, расхваливая его?
— Я говорю тебе о яблоке, господин, то, что известно всему Самарканду.
Да ты можешь удостовериться в истине всего, сказанного мною, спросить всех здешних купцов.

Многих из них не было бы уже в живых, если бы не помогло им это чудесное яблоко.
Они подтвердят тебе, что я не лгу.
Вот, что я могу ещё рассказать тебе о нём.
Это плод изучений и бессонных ночей знаменитого философа нашего города, посвятившего всю жизнь на то, чтобы узнать, какую пользу можно извлечь из растений и минералов.

Достигнув, наконец, своей цели, он сделал особенный состав и из него яблоко, изумительное действие которого известно всему городу, и через него память о покойном философе никогда не умрёт между нами.

Он умер внезапно, не успев употребить в дело своего лекарства.
После него осталась жена с маленькими детьми.
Не имея средств к существованию, она решилась продать это яблоко.
Во время рассказа разносчика, вокруг него и царевича Ахмеда собралось несколько купцов, которые подтвердили весь рассказ его о яблоке.

Один из купцов сказал, что у него есть друг, который болен и сейчас при смерти.
От него отказались все лекари, и что разносчик может уверить царевича в истине своих слов, дав понюхать больному яблоко и вылечив его этим.

Царевич Ахмед принял предложение купца и сказал разносчику, что охотно даст ему за яблоко сорок мешков червонцев, если больной, о котором говорили, понюхав его выздоровеет.
Разносчик с удовольствием согласился на это.

— Пойдём, господин,- сказал он.
- И сделаем опыт над этим больным.
Я уверен, что яблоко, как всегда, произведёт своё действие и возвратит умирающего к жизни.
Опыт удался, и царевич, отсчитав разносчику сорок мешков червонцев, взял себе искусственное яблоко и стал терпеливо дожидаться отправления каравана в Индию.

Это время он употребил на осмотр Самарканда и его окрестностей, где особенно понравилась ему долина, которую арабы называют равною вселенной.
Так прекрасно она, орошаемая рекой, с дворцами, окружёнными фруктовыми садами и всеми прелестями, какими только можно вообразить себе.

Царевич Ахмед не упустил случая поехать с первым караваном, отправляющимся в Индию.
Исключая некоторые неудобства во время дороги, он благополучно прибыл на место свидания с братьями, царевичами Хуссейном и Али.

Царевич Али, приехавший незадолго до царевича Ахмеда, спросил брата Хуссейна, прибывшего прежде всех, сколько времени, как он ждёт его.
— Ты, верно, ездил недалеко?- возразил он, узнав, что брат ожидает его уже три месяца.

— Я не скажу тебе теперь, куда я ездил, но уверяю тебя, что употребил на путешествие три месяца.
— Следовательно, ты пробыл там очень недолго?- спросил царевич Али.
— Ты ошибаешься, брат,- отвечал царевич Хуссейн.

- Я пробыл там четыре или пять месяцев и мог бы оставаться ещё, сколько хотел.
— Значит, ты или прилетел,- сказал опять царевич Али, - или я решительно не понимаю, каким образом ты очутился здесь, когда ехать туда, как ты уверяешь, три месяца.

— Уверяю тебя, что я говорю правду,- прибавил царевич Хуссейн.
- Это загадка, которую я объясню тебе только тогда, когда приедет брат наш Ахмед.
Тогда я покажу тоже и редкость, которую привёз с собой.

Ты, должно быть, привёз какую-нибудь безделицу, потому что пожитки твои нисколько не увеличились.
— Я могу смело отвечать насмешкой на твою насмешку,- возразил царевич Али.
- Потому что ничего не вижу у тебя, кроме дешёвого ковра, которым покрыта твоя софа.

A ты, как я вижу, не хочешь показать мне привезённой тобой редкости, так и я последую твоему примеру и не скажу, что привёз с собой.
— Я так уверен,- возразил царевич Хуссейн, - что редкость, привезённая мной, превосходит все чудеса на свете, что нисколько не боюсь показать её тебе.

Ты, верно, тот час бы согласился со мной, что твоя никак не может сравниться с ней.
Но, мне кажется, лучше дождаться приезда Ахмеда, тогда мы сравним наши редкости и решим, по совести, чья чудесней и кто из нас достоин, получить обещанную награду.

Царевич Али не стал противоречить брату и уверять его в превосходстве своей редкости над той, которую скрывал царевич Хуссейн.
Он согласился ожидать приезда младшего брата и был уверен, что если его труба не лучшие вещи Хуссейна, так верно и не хуже её.

Когда приехала Ахмед, братья нежно обнялись, поздравили друг друга с благополучным возвращением на место свидания и царевич Хуссейн, как старший, сказал:
— Братья!
Мы успеем ещё рассказать друг другу обо всём, что видели во время наших путешествий, а потому, не скрывая друг от друга, покажем, что привёз каждый из нас и решим, по совести, чья редкость чудеснее, и кому из нас отдаст султан, отец наш, предпочтение.

Я начну первый,- продолжал он,- и скажу, что привёз из государства Биснагоры вот этот ковёр, на котором сижу.
Он очень прост и некрасив, как вы сами видите.
Но вы удивитесь, когда я скажу вам, что он имеет достоинство, о каком вы никогда не слышали.

Вот, в чём заключается оно: сев на него, нам стоит только пожелать перенестись в то или в другое место, как бы далеко оно ни было, и мы в тоже мгновение очутился там, где хотим.
Я испытал это сам прежде, нежели отсчитал за этот ковёр сорок мешков, о которых нисколько не сожалею.

Осмотрев всё достойное внимания в столице Биснагоры, я сел с моим слугой на этот ковёр, и можете спросить у него, скоро ли мы очутились здесь.
Если хотите, я готов доказать вам всё это на деле.
Теперь, скажите мне, что привезли вы и могут ли ваши редкости сравниться с моим ковром?

Когда царевич Хуссейн окончил превозносить свой ковёр, царевич Али сказал ему:
— Я не сомневаюсь, брат, что всё сказанное тобой о ковре, правда, а потому не могу не согласиться, что он величайшая редкость.

Но скажу тебе, что есть вещь, которая стоит твоего ковра, хотя вещь эта совершенно в другом роде.
Ты поверишь мне, когда я покажу её.
Посмотри вот эту трубу из слоновой кости.
Она, как и твой ковёр, кажется, очень обыкновенной вещью и почти не стоит внимания.

А между тем, я заплатил за неё столько, сколько ты за свой ковёр и не раскаиваюсь в этом.
Ты согласишься, что с меня не взяли лишнего, когда узнаешь и увидишь, наконец, сам, что взглянув с одного конца этой трубы, ты увидишь всё, что захочешь.

Может быть, ты сомневаешься и не веришь мне, так возьми, пожалуйста, трубу и пожелай увидеть кого-нибудь.
Тогда ты скажешь мне правду или нет говорил я.
Царевич Хуссейн взял у брата трубу из слоновой кости и приложил её к глазу концом, который показал ему царевича Али.

Он пожелал увидеть царевну Нуруннигару и узнать, здорова ли она.
Царевичи Али и Ахмед, следивший за ним, заметили, что он вдруг побледнел и, казалось, чем-то очень огорчён.
— Царевичи!
- вскричал царевич Хуссейн, не дожидаясь их вопроса.

- Мы трудились напрасно и не получим награды, на которую надеялись.
Прекрасная Нуруннигара умирает, я вижу её в постели.
Вокруг неё стоит много женщин.
Они плачут, и видно по всему, что на выздоровление царевны нет никакой надежды.

Возьмите сами трубу, взгляните на царевну и станем вместе оплакивать ту, которой не суждено принадлежать никому из нас.
Царевич Али взял у царевича Хуссейна трубу и увидел умирающую царевну.
Печальный он передал её младшему брату, которому потеря царевны также была тяжела, как и им обоим.

Посмотрев в свою очередь в трубу и, увидев умирающую царевну Нуруннигару, царевич Ахмед сказал братьям:
— Царевичи, царевна Нуруннигара, которую мы все так страстно любим, действительно находится в опасном положении, но если мы поспешим к ней, так есть ещё надежда спасти её от смерти.

Говоря это, он вынул купленное в яблоко и, показывая его братьям, сказал:
— Я заплатил за это искусственное яблоко столько, сколько заплатили каждый из вас за свою редкость.
Теперь мне представляется случай употребить в дело мою покупку, и я нисколько не сожалею о сорока мешках червонцев, отданных за неё.

Чтобы объяснить вам скорее, в чём состоит достоинство этого яблока, скажу, что оно вылечивает самых тяжёлых больных.
Стоит только понюхать его, и больной тотчас выздоравливает.
Я видел чудесное действие этого яблока на деле и покажу его вам на царевне Нуруннигаре, если только мы сейчас отправимся туда.

— Если так,- сказал царевич Хуссейн,- мы можем сию минуту перенестись в комнату царевны на моём ковре.
Садитесь со мной, мы уместимся на нём втроём.
Людям нашим надо приказать отправиться сейчас тоже в дорогу и явится к нам во дворец.

Не будем же терять даром времени, надо торопиться.
Когда приказание людям было отдано, царевичи Хуссейн, Али и Ахмед сели на Волшебный ковёр и пожелали, как можно скорее, перенестись в комнату царевны Нуруннигары.

Желание их было исполнено, и они так скоро очутились там, где хотели, что не успели даже заметить, когда отправились в путь.
Неожиданное появление царевичей испугало женщин и евнухов царевны Нуруннигары, и они не могли понять, каким чудом очутились посередине них эти три человека.

Они не узнали царевичей с первого взгляда, и евнухи готовы были броситься на них, как на людей проникнувших туда, куда запрещалось ходить.
Но скоро узнав царевичей, они успокоились.
Очутившись в комнате царевны Нуруннигары, царевич Ахмед и братья его тотчас встали с ковра.

Увидев на постели умирающую царевну, царевич Ахмед поспешно подошёл к ней и поднёс к её носу яблоко.
Через несколько минут, царевна открыла глаза, посмотрела во все стороны и, сев на постели, спросила одеваться.

Она говорила так спокойно и хорошо, как будто только что проснулась.
Женщины, обрадованные таким чудесным и внезапным выздоровлением царевны, рассказали ей, что она была опасна больна и что обязана своим выздоровлением трём царевичем, её двоюродным братьям, особенно царевичу Ахмеду.

Царевичи услыхав, что она хочет одеваться ограничились тем, что сказали ей, как рады были, приехав вовремя и избавив её от внезапной смерти.
Потом, пожелав ей долгой жизни, они вышли.
В то время как одевалась царевна, царевичи, выйдя из её комнаты, поспешили броситься к ногам султана, отца их, чтобы отдать ему должное почтение.

Главный евнух царевны уже уведомил султана об их нечаянном появлении и о чудесном выздоровлении царевны Нуруннигары.
Султан обнял сыновей, радуясь их возвращению, и выздоровлению племянницы, которую любил не меньше родной дочери.

Обменявшись первыми приветствиями, царевичи подали ему привезённые ими редкости: царевич Хуссейн свой ковёр, который не забыл взять из комнаты царевны, царевич Али – костяную трубу, а царевич Ахмед – искусственное яблоко.

Когда каждый из них объяснил султану, в чём заключается особенное достоинство редкостей, они убедительно просили отца, решить, кому из них достанется обещанная награда, царевна Нуруннигара.
Султан, выслушав благословенно всё, что рассказали ему сыновья о привезённых ими редкостях и, узнав подробно, каким образом произошло выздоровление царевны Нуруннигары, помолчал некоторое время, как бы обдумывая свой ответ.

— Дети мои,- сказал он, наконец,- я охотно назначил бы в награду одному из вас царевну Нуруннигару, но, посудите сами, могу ли сделать это справедливо.
Ты, царевич Ахмед, возвратил здоровье царевны царевне Нуруннигаре, дав ей понюхать своё искусственное яблоко.

Но удалось бы тебе избавить её от смерти, если бы ты не узнал о её болезни, взглянув в трубу из слоновой кости царевича Али, и не перенесясь потом сюда на ковре царевича Хуссейна?
Твоя редкость, царевич Али, принесла важную пользу, против которой и говорить нечего.

Без костяной трубы вы не узнали бы об опасной болезни царевны и не могли бы спасти её.
Но ты должен согласиться тоже и с тем, что не будь искусственного яблока Ахмеда и ковра Хуссейна, ты не избавил бы свою двоюродную сестру от смерти, хотя бы и увидел в трубу, что она умирает.

Тебя, царевич Хуссейн, царевна Нуруннигара тоже должна благодарить за ковёр, потому что без него ей пришлось бы умереть.
Но, подумай, какую пользу принёс бы он царевне, если бы не было костяной трубы Али и искусственного яблока Ахмеда?

И так как ни ковёр, ни труба, ни искусственное яблоко, ни одному из вас не дают преимущества перед другими и принесли одинаковую пользу, то я не могу отдать царевну одному из вас.
Ваши труды должны иметь только такое вознаграждение, что царевна обязана вам, всем троим, жизнью.

Следовательно,- прибавил султан,- мне остаётся найти другое средство, чтобы решить, кому из вас должна принадлежать царевна.
До вечера ещё далеко, а потому можно успеть сделать ещё что-нибудь.
Ступайте, возьмите каждый лук и стрелы и отправляйтесь за город, на большую долину, где бывает бег.

Я тоже сейчас соберусь и отправлюсь туда и объявлю, что отдам царевну Нуруннигару тому из вас, кто пустит стрелу дальше.
Благодарю вас за подарки, привезённые мне.
У меня в кабинете много редкостей, но нет ничего подобного ковру, трубе и искусственному яблоку.

Этими редкостями я украшу его.
Они займут у меня первое место, и я стану заботливо беречь их.
Не потому только, что они интересны, а потому тоже, что в некоторых случаях могут быть очень полезны мне.

Царевичам нечего было ответить султану, отцу их, и они покорились его решению.
Выйдя из его комнаты, они были окружены придворными, узнавшими уже об их приезде.
Приказав троим из придворных везти за ними лук и стрелы, царевичи, в сопровождении множества народа, отправились за город, где происходил обыкновенно бег.

Султан не заставил себя долго ждать, и как только он приехал, царевич Хуссейн, как старший, взял лук, стрелу и выстрелил.
Потом выстрелил Али, стрела его упала дальше, чем стрела старшего брата.
Последним пустил стрелу царевич Ахмед.

Но его стрела полетела так далеко, что все присутствующие потеряли её из вида и никто не заметил, куда она упала.
Побежали её искать.
Царевич Ахмед тоже отправился за ней, но все поиски были напрасны.

Стрела не нашлась.
Хотя было очевидно, что стрела Ахмеда улетела дальше стрел его братьев и, следовательно, царевна Нуруннигара должна была принадлежать ему, но так как стрела не была найдена, так и дело осталось под сомнением.

Как ни старался царевич доказать султану свои права, тот был на стороне царевича Али и приказал начать приготовления к свадьбе, которая была отпразднована, несколько дней спустя, с необыкновенным великолепием.

Царевич Хуссейн не был на свадьбе брата.
Он страстно любил царевну Нуруннигару и боялся, что у него не хватит сил присутствовать на её свадьбе с царевичем Али, который, по его мнению, несправедливо получил её руку.

Он был так огорчён этим, что отказался даже от наследного права на престол и оставил дворец, чтобы сделаться дервишем и удалиться в монастырь, шейх которого был известен своим благочестием и примерной жизнью.

Этот шейх жил со своими учениками в пустыни, местоположение которой было прекрасно.
Царевич Ахмед не присутствовал на свадьбе брата по той же причине, как и царевич Хуссейн.
Но он не отказался от света.

Не понимая, каким образом и куда могла исчезнуть его стрела, он тихонько от своих людей отправился искать её в том месте, где найдены были стрелы царевичей Хуссейна и Али.
Оттуда он пошёл прямо, смотря налево и на право, но стрелы нигде не было.

Хотя он видел, что поиски его бесполезны, однако шёл всё дальше и дальше и остановился, наконец, перед очень высокими скалами, которые были так круты, что взобраться на них не было никакой возможности.

Место, окружавшее их, было бесплодно и отстояло на четыре мили от того, где упали стрелы его братьев.
Подойдя к этим скалам, царевич Ахмед увидел около них стрелу, поднял её и был очень удивлён, когда разглядев внимательно, узнал, что ты была его стрела.

"Это действительно она,- подумал он.
- Но не я, ни один смертный не могли пустить её так далеко".
Так как стрела лежала, а не была воткнута в землю, он заключил, что она ударилась о скалу и отлетела от неё.

"В этом необыкновенном происшествии есть какая-то тайна, которая, может быть, принесёт мне счастье, - подумал он.
- Может быть судьба, отняв у меня-то, что составило бы счастье всей моей жизни, так, по крайней мере, я думал, утешит меня чем-нибудь другим".

По бокам скалы было несколько углублений.
Царевич Ахмед, взяв в руки стрелу, вошёл в одно из них и, заметил железные не запертые ворота.
Он открыл их и увидел небольшой спуск, по которому сошёл на светлую площадь.

На ней возвышался огромный великолепный дворец.
Царевич Ахмед остановился полюбоваться им.
Но в это время на крыльцо вышла девушка необыкновенной красоты, с величественной осанкой, в богатом платье и алмазах.

Её сопровождала целая толпа женщин.
Иллюстрация Леона Карре к сказке «История царевича Ахмеда и феи Пари-Бану».<br /> Из арабских сказок Шахразады «Тысяча и одна ночь».
Увидев девушку, царевич Ахмед поспешил к ней навстречу.

Она тоже заметила его и, возвысит голос, сказала:
— Добро пожаловать, царевич Ахмед, милости просим.
Трудно себе представить изумления царевича, когда он услышал своё имя в совершенно незнакомом ему месте, в стране, которая была так близко от столицы его отца.

Он не мог понять, каким образом прелестная девушка знала его имя.
Подойдя к ней, он бросился к её ногам и, встав, сказал:
— Не знаю, как благодарить тебя, госпожа, что ты принимаешь приветливо человека, который осмелился проникнуть сюда, без твоего позволения.

Прости меня, госпожа, если я спрошу тебя, почему ты знаешь моё имя, тогда как я вижу тебя сегодня в первый раз и не знал до сих пор, что ты живёшь так близко от нашей столицы.
— Войдём в гостиную, царевич, - отвечала девушка.

- Там мы можем говорить свободней, и я отвечу на твой вопрос.
Сказав это, девушка повела царевич Ахмета в дом.
Чудесная архитектура, золото, лазурь, украшавшие потолок в виде купола, невероятное богатство убранства поразили царевича, и он невольно вскричал, что никогда не видел ничего подобного.

— Это только небольшая часть моего дворца,- возразила девушка.
- И поверишь этому, когда я покажу тебе его весь.
Войдя в гостиную и пригласив его сесть рядом с тобой на софу, она сказала:
— Ты удивляешься, царевич, что я знаю тебя, тогда как ты меня не знаешь.

Ну, ты перестанешь удивляться этому, когда я скажу тебе, кто я.
Ты, верно, знаешь, в нашей религии говорится, что мир наполнен духами точно так же, как и людьми.
Я дочь одного из самых могущественных известных духов, и меня зовут Пари - Бану.

Поэтому ты не должен удивляться тому, что я хорошо знаю султана, отца твоего, твоих братьев и царевну Нуруннигару.
Я знаю так же о любви твоей, о твоём путешествии и могу даже описать тебе его подробно, потому что сама послала к тебе, в Самарканд, искусственное яблоко, которые ты привёз оттуда, в Биснагор, ковёр, который купил царевич Хуссейн, в Шираз, трубу слоновой кости, привезённую домой царевичем Али.

Этого довольно, чтобы убедить тебя в том, что я всё знаю, касающиеся тебя.
Мне остаётся только прибавить, что я нашла тебя достойным большего счастья, нежели быть супругом царевны Нуруннигары, и потому, присутствуя там, где вы стреляли из лука, и предвидя, что твоя стрела упадёт ближе, чем стрела царевича Хуссейна, я подхватила её на лету и отбросила далеко, так что она ударилась об эту скалу и упала здесь.

Теперь от тебя самого зависит воспользоваться случаем, чтобы сделаться вполне счастливым.
Феи произнесла эти последние слова нежным голосом, опустив глаза, и покраснела, из чего царевич понял, а каком счастье говорила она.

Сообразив в одну минуту, что царевна Нуруннигара уже не может принадлежать ему и что фея Пари-Бану была, несравненно красивее, умнее и богаче её,- он судил об этом по великолепному дворцу, в котором был,- царевич благословил ту минуту, когда ему пришла в голову мысль отыскать второй раз стрелу, и почувствовал, что начинает любить фею.

Уступая этому новому чувству, он сказал ей:
— Если бы мне суждено было быть только твоим рабом, госпожа, так уж одно удовольствие видеть тебя постоянно сделало бы меня счастливейшим из смертных.

Прости мне, что я осмеливаюсь спросить тебя об этой милости и позволь надеяться, если откажешь в ней мне, остаться, по крайней мере, при твоём дворе, что я буду предан тебе, так в этом не сомневайся.
— Царевич,- ответила фея,- я сделалась уже давно самостоятельный и могу располагать своими поступками, а потому никак раба принимаю я тебя, а как своего господина, которому отдаю вместе с рукой и сердцем всё, что принадлежит мне.

Надеюсь, ты не примешь дурную сторону, что я предупредила тебя.
Я уже сказала, что могу располагать собой и прибавлю, что у нас, фей, не делается, так как у вас людей: вы считали бы неприлично говорить так, как говорю я.

У нас, напротив, мы считаем, что сами делаем честь тем, на кого падёт наш выбор.
Царевич Ахмед ничего не отвечал фее, но, проникнутый благодарностью, не знал, как её выразить ей, и, подойдя, хотел поцеловать края её одежды, но фея не допустила его до этого.

Она подала ему руку, которую он поцеловал и, сжимая его руку в своих, сказала:
— Даёшь ли ты мне слово быть верным, и никогда не изменять мне?
— Ах, госпожа, - отвечал он радостно, - ты делаешь меня совершенно счастливым.

Да, моя султанша, моя царица, я даю тебе его и сердце.
— Если ты согласен, так с этой минуты, ты мой муж, а я твоя жена.
Наши браки совершаются так, без обрядов, существующих у людей и, несмотря на это, они крепче и неразрывный, чем у вас.

Теперь, пока будут делаться приготовление к пиршеству, по случаю нашего брака, тебе подадут обед, а потом я покажу тебе свой дворец, и ты согласишься, что гостиная эта меньше всех моих комнат.
Бывшие с ней женщины, поняв её желание, вышли и, через некоторое время, принесли несколько кушаний и прекрасное вино.

Когда царевич Ахмед пообедал, фея Пари-Бану повела его по всем комнатам своего дворца, где он вдоволь насмотрелся на алмазы, рубины, изумруды, жемчуг, агат, яшму, порфир и мрамор всевозможных цветов, не говоря уже о самой дорогой мебели.

Царевич признался, что не только не видел никогда такого великолепия, но что на свете и не может быть ничего подобного дворцу феи.
— Правда, царевич,- сказала фея,- мой дворец хорош, но ты уж слишком удивляешься его великолепию.

Хотелось бы мне знать, что бы ты сказал, если бы увидел дворцы наших духов – начальников.
Они несравненно великолепней, прекрасней и обширней этого.
Я показала бы ещё тебе свой сад, но уже поздно, и пора садиться за стол.

Мы осмотрим сады в другой раз.
Зала, в которую вошёл с феей царевич Ахмед, была в самом конце дворца.
Царевич не был ещё в ней, и она, как и всё остальное во дворце, поражала своим великолепием.
Бесчисленное множество восковых свечей, от которых распространялся чудесный запах амбры, освещало её.

В буфете ярко блестела золотая посуда, обращавшая на себя внимание больше необыкновенной отделкой, нежели материалом из которого была сделана.
Несколько хоров, составленных из прелестных и роскошно одетых женщин, начали концерт, какого царевич Ахмед никогда не слыхал.

Фея и царевич сели за стол.
Фея заботливо угощала его и, предлагая ему лучшие кушанья, называла каждое из них.
Царевич замечал с изумление, что он никогда не слыхивал ещё о таких кушаньях, что они превосходны и что подобных не готовят у людей.

За десертом, состоявшем из плодов, пирожного и других сладостей, подали вино, и царевич, попробовав его, признался, что не пил ещё никогда такого превосходного вина.
После десерта, стол был скоро убран, и царевич Ахмед с феей пересели на мягкую софу, с подушками из дорогой материи, шитыми разноцветными шелками.

В то же время, в залу вошло множество духов и фей.
Начался изумительный бал, продолжавшийся до тех пор, когда, наконец, встали с софы царевич Ахмед и фея.
Тогда духи и феи начали, танцуя, выходить из залы, и шли так впереди молодых до самой брачной комнаты, в которой была приготовлена постель.

Тут они стали по обе стороны двери и, дав пройти в неё молодым, оставили их одних и удалились.
Празднование свадьбы продолжалось не только на другой день, но и несколько дней подряд.
Феи легко было разнообразить эти праздники новыми концертами, танцами, представлениями, балами, новыми рагу и другими превосходными кушаньями.

Удовольствия и развлечения, придумываемые ею, были так необыкновенны, что царевич Ахмед, живя с людьми, не мог бы вообразить и придумать ничего подобного, хотя бы прожил ещё тысячу лет.
Фея этим не только хотела доказать царевичу Ахмеду, что страстно любит его и никогда не перестанет любить, она хотела тоже, показать ему всё, чем могла окружить его, не говоря уже о своей необыкновенной красоте и прелести.

Заставить его сознаться, что ни при дворе султана, отца своего, ни при другом каком дворе, нигде он не мог наслаждаться таким же счастьем, каким наслаждался подле неё, в её дворце.
Ей хотелось привязать его к себе навсегда, чтобы никогда не разлучаться с ним.

Она преуспела в этом.
После их брака, любовь царевича Ахмеда не только не уменьшилась, но увеличилась до такой степени, что если бы он и хотел разлюбить фею, так не смог бы уже.
Через полгода, царевич Ахмед, любивший очень и уважающий султана, отца своего, захотел повидаться с ним.

Для этого надо было расстаться на время с феей Пари-Бану, а потому он, разговаривая с ней, сказал ей о своём желании и просил позволить ему отправиться на некоторое время к отцу.
Фея подумала, что он, верно, соскучился с ней и хочет, под предлогом свидания с отцом, уехать от неё, и очень огорчилась его просьбе.

— Что я сделала такое, в чём провинилась перед тобой,- сказала она,- что ты хочешь оставить меня.
Неужели ты забыл данное мне обещание и разлюбил меня, тогда как я страстно люблю тебя?
Неужели ты сомневаешься в моей любви, несмотря на все доказательства её?

— Царица моя,- возразил царевич Ахмед.
- Я очень уверен в любви твоей и был бы недостоин её, если бы не платил тебе такою же страстной любовью.
Если я огорчил тебя своей просьбой, так прости меня и скажи, чем могу я загладить свою вину.

Я не думал сделать тебе неприятное, а решил расстаться с тобой ненадолго только из уважения и из любви к султану, отцу моему, которого хотел утешить и успокоить.
Можно себе представить, как он тревожится о моём долгом отсутствии.

Он, верно, думает, что меня уже нет в живых.
Но если ты не желаешь, чтобы я утешил его, так я готов отказаться от своего намерения, потому что ничего не хочу делать против твоего желания.
Царевич Ахмед говорил правду, он страстно любил фею и уверял её только в том, что действительно чувствовал.

Он не настаивал больше на исполнении своего желания, и фея всеми силами старалась выразить ему, как ей приятно его повиновение.
Время от времени он всё-таки заговаривал с ней о своём отце, рассказывал о его достоинствах, о нежной и горячей привязанности к нему.

Он невольно надеялся, что фея решится, наконец, отпустить его к отцу.
Царевич Ахмед не ошибся в своём предположении.
Индийский султан, отец его, после увеселений, по случаю брака царевича Али с царевной Нуруннигарой, был искренно огорчён потерей двух сыновей.

Как добрый отец, он хотел видеть своих детей взрослыми, достойными вполне его родительской любви.
Ему очень хотелось, чтобы они были при дворе.
Чтобы он мог любоваться ими.
Но делать было нечего.
Он знал дорогу, выбранную его старшим сыном Хуссейном, и не мог осудить его за выбор, сделанный им и за желание его усовершенствоваться, а потому переносил терпеливо разлуку с ним.

Но отсутствие царевича Ахмеда не только огорчало, но и тревожило его.
Он разослал по всем провинциям своего государства курьеров с приказанием наместникам и губернаторам задержать царевича Ахмеда, если найдут его, и хоть насильно привезут его к дворцу.

Но все старания его отыскать сына были тщетны и не уменьшили, а увеличили его горесть.
Часто высказывал он своё горе великому визирю.
— Визирь, ты знаешь, что царевич Ахмед был моим любимым сыном, и можешь понять, как тяжело мне, что я ничего не знаю о нём.

Не знаю даже, жив ли он?
Если ты не пожалеешь меня, я не перенесу этого горя.
Чтобы сохранить мне жизнь, заклинаю тебя, помоги мне, дай совет, скажи, что же мне делать?
Великий визирь, так искренно привязанный к особе султана, усердно занимался государственными делами, раздумывая, как помочь горю султана, вспомнил о колдунье, о которой рассказывали чудеса.

Он предложил послать за ней и посоветоваться с ней.
Султан согласился, и великий визирь вышел, чтобы послать за колдуньей.
Он скоро вошёл опять к султану и привёл её с собой.
— Ты, верно, знаешь,- сказал ей султан,- как страшно беспокоюсь я о моем сыне, царевиче Ахмеде, пропавшем со дня свадьбы царевича Али с племянницей моей, царевной Нуруннигарой?

Горесть моя известна всем моим подданным.
Не может ли твоё искусство узнать, что с ним, жив ли он, где, что делает и увидимся ли мы с ним когда-нибудь?
— Как ни искусна я в волшебстве,- отвечала колдунья на вопросы султана,- но не могу ответить тебе сейчас на твои вопросы.

Если тебе угодно позволить мне отложить ответ до завтра, так я постараюсь узнать всё, что ты пожелаешь.
Султан согласился на эту отсрочку и пообещал волшебнице щедро наградить её, когда она принесёт на другой день удовлетворительный ответ.

На другой день, колдунья вернулась во дворец, и великий визирь привёл её султану.
— Государь,- сказала он султану, - как ни старалась я исполнить твоё приказание, но ничего не могло сделать моё искусство, в том я не виновна.

Я увидела только, что царевич Ахмед жив.
В этом я могу тебя уверить.
Но где он, я не могла открыть.
Индийский султан должен был удовлетвориться этим ответом, который оставил его в прежней тревоге на счёт царевича Ахмеда.

Теперь вернёмся к царевичу Ахмеду.
Он так часто говорил с феей Пари-Бану о султане, отце своём, не высказывая во второй раз желания повидаться с ним, что она догадалась о его маленькой хитрости.
Заметив тоже, как он боялся огорчить её, напомнив о своём желании, и подумав, что теперь уже нельзя сомневаться в любви его и можно быть уверенной, что он никогда не разлюбит её.

Подумав, как несправедливо поступала она, удерживая царевича от свидания с отцом и желая заглушить в нём сыновнее чувство, она решилась исполнить то, что он так горячо желал.
— Царевич,- сказала она ему однажды,- когда ты выразил желание уехать к султану, отцу твоему, я испугалась, думая, что ты соскучился со мной и, под предлогом свидания с отцом, хочешь оставить меня.

Вот почему я огорчилась тогда, выслушав твою просьбу.
Но, теперь, твои поступки совершенно убедили меня, что я вполне могу положиться на твою верность.
Поэтому я соглашаюсь на твою просьбу, но только с условием: ты должен поклясться мне, что недолго пробудешь там и скоро вернёшься назад.

Не думай, что я делаю это условие потому, что сомневаюсь в тебе.
Мне будет скучно без тебя, да и тебе, я убеждена в этом, не будет без меня весело.
Чтобы показать свою признательность фее, царевич Ахмед хотел упасть к её ногам, но она не допустила его до этого.

— Султанша моя!
- вскричал он,- я вполне ценю и принимаю твои милости, но у меня не достаёт слов, чтобы выразить тебе свою благодарность.
Заклинаю тебя быть снисходительной ко мне, и будь уверена, что я больше, нежели ты, чувствую всю важность того, что ты для меня делаешь.

Ты не ошиблась, что мне легко исполнить клятву, которой ты требуешь от меня.
Клянусь, что я не пробуду там долго, потому что не могу жить без тебя.
Я отправляюсь сейчас и вернусь очень скоро, не потому, чтобы оправдать твоё мнение о себе, а потому, что я люблю тебя и что моё единственное желание – провести с тобой всю жизнь.

Пари-Бану было приятно слышать клятвы царевича, тем более, что они совершенно развеяли все сомнения и убедили её в его вечной любви к ней.
Она не боялась уже, что свидание с султаном был только предлог с его стороны.

— Царевич,- сказала она,- поезжай, когда захочешь, но я думаю, что мне не мешает сначала поговорить с тобой о том, что скажешь ты о своём положении отцу твоему, султану.
Во-первых, я думаю, ему не нужно говорить о нашем браке, о том кто я, где ты жил всё это время и живёшь теперь.

Попроси его не расспрашивать тебя ни о чём и удовольствоваться тем, что ты совершенно счастлив и что если приехал к нему, то только для того, чтобы успокоить его.
Фея дала ему в провожатые двадцать хорошо одетых всадников.

Когда всё было готово, царевич Ахмед простился с ней и, обнимая её, повторил свою клятву.
Привели готовую для него лошадь.
Она была не только богато осёдлана, но и сама стоила так дорого, что подобной ей не было в конюшне султана.

Царевич Ахмед ловко вскочил на неё и, попрощавшись ещё раз с феей, любовавшейся им, уехал.
Столица Индии была недалеко, а потому царевич Ахмед скоро доехал до неё.
Только что въехал он в городские ворота, как народ, обрадованный его возвращением, принял его с радостью и целыми толпами провожал его до дворца султана.

Султан был очень рад ему и, обнимая, нежно упрекал в долгом отсутствии и говорил, как он беспокоился и горевал о нём.
— Отсутствие твоё,- прибавил он,- огорчило меня тем больше, что ты исчез после того, как судьба решила в пользу твоего брата Али, а не тебя.

Я боялся, чтобы от отчаяния ты не сделал что-нибудь с собой.
— Государь, - возразил царевич Ахмед.
- Посуди сам, мог ли я присутствовать на свадьбе царевны Нуруннигары, которую я любил страстно.
Мог ли я быть свидетелем счастья царевича Али?

Если бы я присутствовал на этом браке, что подумали бы о моей любви при дворе, в городе, да и сам ты, государь?
Любовь это страсть, которую нельзя уничтожить силой воли.
Она управляет всеми чувствами человека и нередко затмевает его рассудок.

Ты знаешь, государь, странное происшествие, случившееся в тот день, как я и мои братья пускали стрелы.
Моя стрела улетела так, что была потеряна из вида и, несмотря на все старания, не была найдена.
Это могло показаться тем более странным, что долина, на которой бывает бег, хорошо выравнена и гладка.

Лишившись, через это того, что было мне так дорого, я покорился капризу судьбы и не тратил напрасно времени на жалобы.
Отделившись незаметно от своих людей, я вернулся один на то место, где пустил стрелу.

Желая непременно объяснить себе, куда могла так внезапно исчезнуть она, начал искать её.
Я искал её и там и сям, смотрел направо и налево от того места, где упали стрелы царевичей Хуссейна и Али, но все поиски были напрасны и я пошёл прямо, надеясь найти её непременно и внимательно смотря по сторонам.

Пройдя больше мили, я подумал, что стрела моя не могла залететь так далеко, и остановился, спрашивая себя, не помешался ли я, что считаю себя славней всех древних героев, известных необыкновенной силой.

Рассуждая, таким образом, я хотел уже вернуться, как почувствовал вдруг непреодолимое желание идти дальше и, пройдя ещё около мили, увидел на земле свою стрелу, на том самом месте, где долина оканчивается скалами.

Я подбежал к ней, поднял её и узнал, что это была именно та самая, которую так долго искал.
Зная, что счастья своего я уже не верну, и нисколько не обвиняя тебя, государь, в несправедливости, я был уверен, что во всём случившимся есть какая-то тайна, которая быть может, послужит лучшему, а потому решился во чтобы – то ни стало объяснить её себе и скоро достиг желаемого.

Теперь, умоляю тебя, государь, позволь мне не открывать тебе моей тайны.
Скажу только, что я совершенно доволен своей судьбой и совершенно счастлив.
Одно до сих пор тревожило меня: я знал, что тебя беспокоит моё продолжительное отсутствие и неизвестность, куда я исчез.

И я решился непременно побывать у тебя и, как видишь, исполнил своё намерение.
Вот причина, заставившая меня явиться к тебе.
Умоляю тебя об одной милости: позволь мне изредка приезжать сюда, чтобы видеться с тобой и узнавать о твоём здоровье.

— Не могу отказать тебе, сын мой, в этой просьбе,- отвечал султан.
- Хотя мне было бы приятней, если бы ты остался со мной.
Скажи, по крайней мере, где могу я узнать о тебе, если ты долго не приедешь сюда и если присутствие твоё здесь будет необходимо.

— Это тоже тайна, государь, - отвечал царевич Ахмед.
- И я умоляю тебя позволить мне не отвечать на твой вопрос.
Я так часто буду бывать здесь, что скорей наскучу своими посещениями, нежели заслужу от тебя выговор в том, что не был здесь, когда присутствие моё было необходимо.

Индийский султан перестал расспрашивать царевича Ахмеда.
— Сын мой,- сказал он,- я не хочу узнавать твоей тайны, ты можешь хранить её.
Я доволен и тем, что вижу тебя счастливым и давно не испытывал такой радости, какую чувствую теперь.

Ты можешь посещать меня, не говоря мне о своих занятиях, ни о своей жизни.
Царевич Ахмед пробыл только три дня при дворе султана.
На четвёртый, рано утром, он вернулся к фее Пари-Бану, которая очень обрадовалась ему.

Она не ожидала его так скоро и невольно упрекнула себя за то, что сомневалась в его верности и данной им торжественной клятве.
Она не скрыла от него своего прошлого беспокойства и просила простить ей эту слабость.

После этого всё пошло по-прежнему.
Царевич Ахмед и фея Пари-Бану жили в таком согласии, что даже желания их были одинаковы.
Прошёл месяц после свидания царевича Ахмеда с Индийским султаном.
Он ни разу в продолжение всего этого времени не упоминал об отце, разговаривая с феей.

Но фея хорошо помнила рассказ его о своём свидании с отцом, его разговор с ним и обещание навещать султана как можно чаще.
А потому, приписывая его молчание боязни огорчить её, она сказала ему однажды:
— Ты, кажется, забыл царевич, султана, отца своего?

Вспомни, ты дал обещание навещать его.
Я не забыла этого и напоминаю тебе о твоём обещании с тем, чтобы ты немедленно исполнил его.
— Царица моя, - возразил тоже шутливым тоном царевич Ахмед, - хотя я не забыл обещание, о которой ты сейчас напомнила мне, но лучше согласен выслушать незаслуженный выговор, нежели получить отказ, торопясь не вовремя исполнить твоё желание.

— Царевич,- сказала фея, - ты не должен больше ожидать каждый раз моего согласия и чтобы этого не случилось никогда, так положи бывать у Индийского султана непременно раз в месяц.
Сегодня ровно месяц, как ты не виделся с ним, а потому, начиная с завтрашнего дня, бывай у него каждый месяц, не предупреждая меня об этом и не спрашивая никогда больше моего позволения.

Я с удовольствием соглашусь на это.
На другой день, царевич Ахмед, поехал в столицу Индийского султана с такой свитой, как и прежде, но сам был одет великолепней, нежели в первый раз.
Отец принял его с прежней радостью.

С тех пор, царевич Ахмед, каждый месяц приезжал к отцу и каждый раз он являлся к нему с большей пышностью и большим великолепием.
Наконец, некоторые визири, любимцы султана, видевшие образчики пышности, окружающей царевича Ахмеда и судившие по ним о его несметных богатствах, воспользовались тем, что султан позволял им свободно говорить ему обо всём, чтобы внушить ему недоверие к сыну.

Они сказали ему, что благоразумие требует узнать непременно, где живёт царевич и откуда берёт он огромные суммы, которые тратит на что попало, тогда как не получает от него решительно ничего.
Говорили, что царевич приезжает за тем только, чтобы показать своё пренебрежение к султану и что, наконец, нужно опасаться, чтобы он не возмутил народ и не свергнул его самого с престола.

Индийский султан был далёк от мысли, что царевич Ахмед может быть способен на такой низкий поступок, и, желая убедить в этом и своих любимцев, отвечал им:
— Вы, верно смеётесь.
Сын мой любит меня, я уверен в этом, тем более что никогда не подал ему ни малейшего повода к неудовольствию.

— Государь,- возразил на его последние слова один из любимцев, - люди умные решили, разумеется, что ты рассудил справедливо царевичей, сыновей твоих.
Но кто знает, принял ли это решение царевич Ахмед с такой покорностью, как царевич Хуссейн?

А если он думает, что он один имел право получить руку царевны и считает, что ты поступил несправедливо, выдав царевну за царевича Али?
— Ты можешь сказать, государь, прибавил злой любимец,- что царевич Ахмед не показывает ни малейшего неудовольствия, что наша боязнь напрасна, что подозрения не имеют никакого основания и что мы не должны оскорблять подозрением особу, близкую тебе.

Но, ты знаешь, государь, что в таком важном деле надо быть осторожным.
Подумай, что царевич Ахмед, навещая тебя, притворяется, будто делает это из уважения и любви к тебе.
Ты веришь ему и тем опаснее становится он для тебя.

Притом, он, кажется, живёт недалеко отсюда.
Если бы только наблюдал больше за ним, так заметил бы, что он и его провожатые приезжают каждый раз во всём новом.
Платья на них, и конская сбруя, как будто только что были в руках мастера.

Лошади их тоже не кажутся утомлёнными.
Всё это ясно доказывает, что царевич Ахмед живёт очень близко от твоей столицы, а потому мы сочли своим долгом открыть тебе наши подозрения и просить тебя, государь, принять какие-нибудь меры к предупреждению опасности.

Султан прекратил речь своего любимца, говоря:
— Чтобы вы ни говорили мне, я никогда не поверю, чтобы сын мой, царевич Ахмед, был способен на дурное дело.
Благодарю вас за советы.
Я не сомневаюсь, что вы давали мне их с добрым намерением.

Отвечая так своим любимцам, Индийский султан скрыл от них впечатление, произведённое на него их доносами.
Он был огорчён и решился наблюдать внимательно за поступками царевича Ахмеда, не давая, однако, никому заметить этого.

Он послал за колдуньей, и, когда её привели через потайную дверь в его кабинет, сказал ей:
— Ты угадала, что сын мой Ахмед жив, и я благодарен тебе за это.
Теперь я жду от тебя ещё одно одолжение.

Царевич Ахмед бывает у меня раз в месяц, но не говорит мне, в какой стране он поселился, и я не хочу принуждать его открывать мне то, что он желает скрыть.
Я уверен, что ты можешь, если захочешь, удовлетворить моё любопытство так, чтобы никто из моих придворных не знал об этом.

Ты знаешь, что царевич Ахмед теперь у меня.
Он возвращается домой, не прощаясь ни со мной, ни с моими придворным.
Ступай сегодня же на дорогу, по которой он должен ехать, и следи за ним до тех пор, пока не откроешь его жилища.

Тогда приходи ко мне с ответом.
Колдунья, узнав место, где царевич Ахмед нашёл свою стрелу, отправилась из дворца на дорогу, ведущую к скалам и, дойдя до них, спряталась так, что её невозможно было заметить.

На другой день, чуть свет, царевич Ахмед выехал из дворца, не простившись, по обыкновению, ни с султаном, но с его придворными.
Колдунья дождалась его у скалы, и следила за ним глазами до тех пор, пока он и свита его вдруг скрылись.

Долина, как мы уже знаем, оканчивалась такими крутыми скалами, что через них невозможно было ни перейти, ни переехать, а потому колдунья решила, что царевич скрылся или в пещере или в подземелье, где живут духи и феи.

Уверенная в своём предположении, она вышла из засады и пошла к гроту, в который вошли царевич и его свита.
Войдя в него и пройдя несколько поворотов, она увидела, что он оканчивается гладкой стеной.
Колдунья вернулась назад, вышла, только смотря по обеим сторонам и отыскивая, какого-нибудь отверстия.

Потом прошла ещё несколько раз взад и вперёд, но, не смотря на все её старания, не заметила ни отверстия, ни железных ворот, в которые прошёл царевич Ахмед и которые были видимы тем из мужчин, кого желала видеть сама фея Пари-Бану; для женщин она не существовали.

Колдунья, видя, что дальнейший труд её был напрасен, принуждена была довольствоваться тем, что успела открыть.
Она вернулась во дворец и, передав всё в точности султану, прибавила:
— Государь, из того, что я имела честь сейчас докладывать тебе, ты можешь понять, что теперь мне легко будет узнать обо всём, что касается царевича Ахмеда.

Не буду говорить заранее, что я думаю о нём, лучше скажу об этом тогда, когда не буду уже сомневаться в своих предположениях.
Чтобы достичь нашей цели, прошу вооружиться терпением, и дать мне время на исполнение моего намерения, не спрашивая меня о средствах к достижению его.

Султан поверил обещаниям колдуньи и, не расспрашивая её ни о чём, сказал ей:
— Ступай и действуй так, как найдёшь нужным, я терпеливо буду ожидать исполнения твоих обещаний.
Чтобы поощрить колдунью, султан подарил ей дорогой алмаз, говоря, что эта награда ничтожна в сравнении с той, какую она получит, оказав ему обещанную ею важную услугу.

Получив позволение феи Пари-Бану бывать у отца, царевич Ахмед аккуратно ездил к нему каждый месяц.
Волшебница знала об этом и дожидалась этого времени.
Дня за два до окончания месяца она отправилась к скале и стала дожидаться появления царевича Ахмета на том самом месте, где потеряла его и людей его из вида, с намерением исполнить задуманное.

На другой день, царевич вышел из железных ворот в сопровождении своей обыкновенной свиты и, доехав до места, где ожидала его колдунья, остановился, приняв её за простую женщину.
Колдунья лежала на земле, положив голову на камень, и притворилась больной.

Царевич Ахмед, не подозревавший никакого обмана, подошёл к ней и спросил с участием, что у неё болит и чем он может быть ей полезен.
Искусная колдунья, не поднимая головы и ещё жалобней глядя на царевича Ахмеда и без того уже искренно тронутого её изнеможённым видом, отвечала прерывающимся голосом, что шла в город и вдруг заболела так сильно, что принуждена была лечь на дороге в таком месте, где нет никакого жилья, а следовательно нельзя ожидать ни откуда помощи.

Она прибавила, что не только не может идти, но даже и пошевельнуться.
— Добрая женщина,- возразил царевич Ахмед,- тебе скоро можно помочь.
Я не обманываю тебя, ты сейчас будешь в таком месте, где не только о тебе позаботятся, но где тебя совершенно вылечат.

Постарайся приподняться и позволь, чтобы один из моих придворных взял тебя с собой на лошадь.
Услыхав предложение царевича Ахмеда, колдунья, притворившаяся больной для того, чтобы узнать, где он живёт, что делает и вообще всю его судьбу, не отказалась от благодеяния, предлагаемого ей с таким великодушием, и молча дала понять своё согласие, делая вид, будто старается встать.

В тоже время, сошли с лошади два всадника из свиты царевича Ахмеда, и помогли ей подняться с земли и сесть на лошадь.
Потом они вскочили на лошадей и поехали вслед за царевичем, вернувшимся к железным воротам и, пославшим вперёд одного из свиты, предупредить фею Пари-Бану о своём возвращении и о желании сказать ей несколько слов.

Подъехав к дворцу, он остановился и, не сходя с лошади, стал ждать фею.
Она поспешно вышла к нему, не понимая, что могло заставить его вернуться так скоро.
— Царевна,- сказал царевич, не дожидаясь её вопроса и показывая на колдунью, которую сняли с лошади и поддерживали под руки двое всадников.

- Прими, прошу тебя, такое же участие в этой доброй женщине, какое принял в ней я.
Я сказал ей, что она найдёт здесь все нужные пособия, и поручаю её тебе.
Надеюсь, что ты позаботишься о ней, из старания и из уважения к моей просьбе.

Посмотрев на мнимую больную и выслушав просьбу царевича Ахмеда, фея Пари-Бану приказала двум женщинам взять колдунью из рук всадников, отвести её во дворец и заботиться о больной так, как бы позаботились они о ней самой.

В то время как женщины исполняли приказание феи Пари-Бану, она подошла к царевичу Ахмеду и, понизив голос, сказала ему:
— Твоя сострадательность, царевич, очень похвальна, и я рада, что могу принять участие в твоём добром намерении.

Но позволь мне заметить, я очень боюсь, чтобы за твоё доброе дело тебе не отплатили злом.
Мне кажется, что эта женщина вовсе не так больна, как показывает.
И я почти уверена, что она прибегнула к обману с тем, чтобы доставить тебе впоследствии много огорчений.

Впрочем, не огорчайся этим.
Чтобы не затевали против тебя, какие бы сети не расставляли, я спасу тебя.
Теперь поезжай спокойно.
Слова феи не встревожили царевича Ахмеда.
— Моя царевна,- возразил он,- я никогда не делал и не желаю делать зла.

А потому не думаю, чтобы кому-нибудь пришло в голову вредить мне.
Впрочем, если бы это было и так, то я всё-таки не перестану помогать ближним, когда к этому представится случай.
Сказав это, он простился с феей и вернулся опять на ту дорогу, на которой нашёл мнимую больную.

Царевич Ахмед скоро доехал до дворца султана, отца своего, и был принят им, по обыкновению, приветливо.
Султан старался быть совершенно спокойным и скрыть от сына неприятное впечатление, произведённое на него донесением любимцев визирей.

Женщины, которым фея Пари-Бану поручила ухаживать за колдуньей, привели её в прекрасную и богато убранную комнату и посадили на софу.
Пока мнимая больная сидела, опёршись на парчовую подушку, ей приготовили на той же софе постель.

Атласный матрас был вышит шелками.
Простыня была из самого тонкого полотна, а одеяло из золотой ткани.
Приготовив всё нужное, обе женщины помогли колдунье встать.
Она всё ещё показывала, будто лихорадка продолжается, и легла в постель.

Потом одна из них вышла и скоро вернулась с чашкой, из самого лучшего фарфора, в которой было питьё.
Она подала его колдунье и помогла ей сесть на постель.
— Выпей,- сказала ей женщина,- это вода из львиного фонтана.

От этого чудесного лекарства лихорадка непременно пройдёт.
Через час или меньше, ты почувствуешь себя здоровой.
Чтобы лучше притвориться больной, колдунья заставляла долго уговаривать себя выпить лекарство и показывала, что чувствует к нему непреодолимое отвращение.

Наконец она взяла чашу и, проглатывая воду, качала головой, как будто выпивала её с большим трудом.
Когда она легла опять, женщины, ухаживающие за ней, покрыли её одеялом.
— Теперь успокойся,- говорили они,- хорошо было бы, если бы ты уснула.

Мы уйдём и надеемся, когда вернёмся к тебе, найти тебя совершенно здоровой.
Через час мы будем здесь.
Колдунья пришла не за тем, чтобы долго притворяться больной, а чтобы узнать, где поселился царевич Ахмед и что могло заставить его отказаться от двора султана, его отца.

Узнав достаточно, она готова была объявить обеим женщинам, тотчас как выпила лекарство, что чувствует себя здоровой.
Так хотелось ей скорее вернуться к султану и уведомить его об успешном исполнении возложенного на неё поручения.

Но ей было сказано, что лекарство подействует через час, и она поневоле, должна была дожидаться возвращения, ухаживающих за ней, женщин.
Когда они вернулись, колдунья была уже одета и сидела на софе.

Увидя вошедших, она встала и вскричала:
— Какое чудесное лекарство вы дали мне!
Оно подействовало раньше, чем вы думали, и я давно с нетерпением ждала вас, чтобы попросить проводить меня к вашей доброй госпоже.

Я должна поблагодарить её за великодушие и за участие, принимаемое во мне, которого никогда не забуду.
И за необыкновенное лекарство, которое помогло мне так скоро.
Потом мне надо, не теряя времени, отправляться в путь.

Обе женщины, такие же феи, как и Пари-Бану, сказав колдунье, что очень рады её выздоровлению, повели через множество комнат, убранных одна лучше и роскошнее другой, в самый великолепный из всего дворца зал.

В этом зале, на золотом троне, украшенном алмазами и рубинами, и необыкновенной величины жемчугами, сидела фея Пари-Бану, окружённая по обеим сторонам прекрасными феями, одетыми великолепно.
При виде такого блеска и великолепия, колдунья не только была изумлена, но даже так растерялась, что, упав к ногам феи Пари-Бану, не могла выговорить ни слова, ни поблагодарить её, как хотела прежде.

Пари-Бану сжалилась над ней.
— Добрая женщина,- сказала она колдунье, - я очень рада, что могла помочь тебе.
Теперь ты можешь продолжать путь.
Я не буду удерживать тебя.
Впрочем, если хочешь, мои женщины покажут тебе мой дворец.

Ступай с ними.
Ты увидишь много занимательного.
Колдунья, всё ещё не придя в себя, упала во второй раз перед троном феи, Пари-Бану, и таким образом простилась с ней, не сказав ни одного слова.
Идя за двумя женщинами, которым поручено было показать ей дворец, колдунья поминутно выражала своё изумление громкими восклицаниями.

Её водили из комнаты в комнату, великолепие которых трудно описать.
Когда она осмотрела всё то, что показывала фея царевичу Ахмеду, в первый день их знакомства, её провожатые заметили, между прочим, что это только образчик великолепия, окружающего их госпожу, что в её владениях бесчисленное множество дворцов ещё великолепней этого и что каждый из них построен и убран совершенно в другом вкусе.

Колдунья не могла прийти в себя от изумления.
Разговаривая с ней феи, подвели её к железным воротам и когда она, поблагодарив за всё, чем была им обязана, простилась с ними, они пожелали ей счастливого пути, отпёрли ворота и выпустили её.

Пройдя несколько шагов, колдунья вернулась, чтобы заметить хорошенько ворота, из которых вышла, но их уже не было.
Они сделались невидимы как для неё, так и для всех женщин вообще, как мы уже заметили.

Делать было нечего: она отправилась к султану, довольная и тем, что хитрость её удалась и что она исполнила данное её поручение.
Войдя в столицу, она прошла глухими улицами к дворцу и просила, чтобы её провели в кабинет к султану.

Как только султан узнал об её приходе, он приказал немедленно впустить её и подумал, взглянув на мрачное выражение её лица, что она не успела в своём намерении.
— Судя по твоему лицу, можно подумать, - сказал ей султан,- что ты не принесла мне вестей, которых я ожидал с таким нетерпением.

— Не суди, государь, по наружности, - отвечала колдунья.
- Позволь лучше попросить тебя выслушать отчёт, в исполнении данного мне тобой поручения.
Я сделала всё, что только зависело от меня, чтобы угодить тебе.

Мне не весело не потому, что я не успела в своём намерении.
В этом отношении ты останешься доволен мной.
О причине же моего огорчения ты узнаешь из моего рассказа, если только будешь так милостив, что согласишься выслушать его терпеливо.

Тут колдунья рассказала Индийскому султану, как она притворилась больной и возбудила сожаление царевича Ахмеда, который отвёз её в подземелье, представил и отдал на руки фее, красоте которой нет ничего подобного во всей вселенной, и просил заботиться о ней и постараться помочь ей.

Как фея, с удивительной добротой, поручила её двум своим женщинам и приказала им ухаживать за ней, как нельзя лучше, и не оставлять до тех пор, пока она не выздоровеет.
Как из поспешности и забот феи можно было заключить, что фея - жена царевича Ахмеда.

Колдунья описала султану, как она поражена была великолепием дворца в то время, когда её вели под руки, как тяжелобольную, в прекрасную комнату, где уложили в постель и дали лекарство.
Как ухаживали за ней, и какое участие принимали в ней женщины, которым фея поручила её.

Как скоро помогло её мнимой болезни лекарство, в пользе которого, во всяком другом случае она не сомневалась.
Она рассказала о необыкновенной и чудесной архитектуре дворца, которому подобного не было во всём мире, о величии феи сидящей на троне, украшенном каменьями превосходящими ценностью все богатства Индийского государства и наконец, о бесчисленных сокровищах дворца, описать которые невозможно.

Окончив рассказ об успешном исполнении возложенного на неё поручения, колдунья прибавила:
— Что ты думаешь, государь, о неисчерпаемом богатстве феи?
Удивляешься ли ты ему и радуешься ли за царевича Ахмеда, который наслаждается счастьем с феей и владеет несметными сокровищами?

Что касается до меня, государь, то позволь сказать тебе, что я не радуюсь настоящему положению царевича Ахмеда, потому что оно может принести ему несчастье.
Это опасение и есть причина ужаса и беспокойства, которые ты прочёл на моём лице и, которые я не могла скрыть от тебя.

Царевич Ахмед очень добр и не способен ни на что дурное, но кто может поручиться за фею.
Кто может утвердительно сказать, что она не захочет увеличить свои владения, присоединить к ним твоё государство, и своими ласками, прелестью, властью, которую приобрела уже над царевичем Ахмедом, не уговорить его согласиться отнять у тебя Индийскую корону?

Тебе не следует, государь, оставить это без внимания.
Хотя Индийский султан не сомневался в прекрасных качествах сына, однако слова колдуньи подействовали на него.
Отпуская её, он сказал:
— Благодарю тебя за труды и за добрый совет.

Я вполне понимаю всю важность его и нахожу необходимым обсудить его, как следует.
Султан разговаривал с визирями, своими любимцами, в то время как ему доложили о приходе колдуньи.
Теперь он повёл её с собой к своим любимцам, уверявшим, как и она, что царевич Ахмед замышляет недоброе.

Передав им всё, что рассказала ему колдунья и, прибавив, что он боится, как бы фея не уговорила царевича Ахмеда отнять у него корону, он спросил, что они посоветуют ему делать и не знают ли каких средств, для предупреждения несчастья.

— Чтобы предупредить зло,- отвечал за всех один из любимцев султана,- следует приказать, государь, немедленно схватить виновного.
Ты знаешь, о ком я говорю.
Это буде нетрудно, потому что он в настоящее время при твоём дворе, и засадить его на всю жизнь в темницу.

Лишить его жизни нельзя, это могло бы возмутить народ.
Остальные визири одобрили предложение их товарища.
Совет визирей показался колдунье слишком жестоким, и она просила позволения сказать своё мнение о нём.

— Я уверена, государь, - сказала она,- что только усердие и преданность к твоим интересам заставили твоих советников предложить тебе осудить царевича Ахмеда на вечное заточение.
Но я осмелюсь заметить им, что схватив царевича Ахмеда, они должны будут задержать и его провожатых.

А провожатые его - духи, на которых невозможно наложить рук и которые в одно мгновение могут сделаться невидимыми и уведомить фею обо всём случившемся с её супругом.
Не думают ли они, что фея не отомстит за такое оскорбление?

Нужно найти другое средство, которое могло бы охранить султана от угрожающей опасности.
Такое средство, чтобы никто и не подозревал в нём намерения султана.
Не правда ли, что так поступить было бы лучше?

Тебе известно, государь, что феи и духи могут делать, что не в силах сделать люди.
А потому, если бы ты согласился последовать моему совету, так задел бы самолюбие царевича Ахмеда, предложив ему достать тебе некоторые выгоды, через фею.

Выгоды, которые были бы тебе полезны.
Так, например, когда ты отправляешься в поход, сколько огромных трат ты делаешь на приготовление шатров и палаток для себя и всего войска.
Но чего стоят всегда тебе верблюды, лошади и другие навьюченные животные, отправляющиеся вслед за войском.

Спроси у царевича Ахмеда, не может ли он попросить фею, готовую сделать для него всё, доставить тебе такой шатёр, который можно нести в одной руке и в котором бы, между тем, могло укрыться всё войско в случае надобности.

Об остальном нечего и говорить.
Если царевич Ахмед доставит тебе такой шатёр, ты можешь просить у него ещё что-нибудь в этом роде.
Если он исполнит и это, надо просить ещё и ещё, до тех пор, пока он уже будет не в силах исполнить исполнять твои желания, несмотря на всю изобретательность и могущество феи, отнявшей у тебя своими чарами сына.

Когда царевич не в состоянии будет исполнять твои требования, он от стыда перестанет бывать у тебя и останется на всю жизнь в подземном дворце феи.
Не будет иметь никаких сношений с этим миром.
Тогда, государь, ты уже не станешь опасаться его и в тоже время никогда не упрекнёшь себя в пролитии крови родного сына, или в осуждении его на вечное заточение.

Выслушав совет колдуньи, султан спросил своих любимцев, могут ли они дать ему лучше совет.
Но они молчали.
А потому он решился последовать совету колдуньи, который был благоразумней совета его визирей и больше согласовывался с кротким духом правления.

Царевич Ахмед, придя к султану на другой день, застал его разговаривающим со своими любимцами.
Сел подле него и молча ожидал окончания их рассуждений.
Наконец, султан обратился к нему, говоря:
— Сын мой, когда ты приехал ко мне первый раз, после продолжительного отсутствия, которое меня страшно тревожило, я был обрадован, увидевшись с тобой, и узнав, что ты доволен своей судьбой и совершенно счастлив, что не хотел спрашивать тебя о твоём житье, и притом ты просил меня об этом.

Не знаю, почему ты до сих пор не откровенен с отцом, в любви которого, кажется, не должен сомневаться.
Теперь я знаю, в чём заключается твоё счастье, радуюсь за тебя, и одобряю твой брак с могущественною и богатой феей, вполне достойной любви.

Не стану говорить, каким образом я узнал об этом: это лишнее.
Я рад, тем более что, несмотря на своё могущество, не мог бы никогда доставить тебе такого счастья и такого богатства.
Твоему настоящему высокому положению мог бы позавидовать каждый, но только не отец.

А потому, я не только предлагаю тебе оставаться жить со мной в прежних хороших отношениях, но хочу даже употребить твоё влияние на фею, с некоторой пользой для себя, и испытать, точно ли она готова сделать для тебя всё.

Ты, верно, не будешь против такого испытания?
Ты знаешь, какие огромные расходы бывают у нас в военное время.
Знаешь, что мне, моим генералам и офицерам стоят шатры, палатки, лошади и другие животные, которых навьючивают военными снарядами и припасами.

Если ты хочешь сделать мне удовольствие, ты, верно, потрудишься попросить фею, доставить мне шатёр, который бы можно было держать одной рукой и в котором могло бы поместиться я и моё войско.
Фея легко может исполнить такое желание.

Всем известно, что они бывают необыкновенно могущественны.
Царевич Ахмед не ожидал от султана, отца своего, такого требования, и ему показалось сначала, что его не только трудно, но даже невозможно исполнить.

Действительно, хотя он знал, что духи и феи очень могущественны, но не думал, что бы их могущество простиралось так далеко, и что его жена могла доставить Индийскому султану требуемую им вещь.
Притом, он ещё никогда не просил у неё ничего подобного и довольствовался тем, что она поминутно выражала ему свою любовь то тем, то другим.

Он отвечал ей тем же и старался только не огорчить её ни чем.
Итак, царевич решительно не знал, что ответить отцу.
— Государь,- сказал он, наконец.
- Если я до сих пор скрывал от тебя, как и где я живу, так потому только, что не думал, что тебе необходимо узнать это.

Не понимаю, каким образом ты мог открыть мою тайну.
Но как она уже открыта, то мне остаётся только сказать тебе, что донесение, сделанное тебе, совершенно верно.
Я точно женат на фее, которую люблю и в любви которой уверен.

Но не могу сказать, чтобы я имел на неё большое влияние.
По крайней мере, испытать её мне никогда не приходило даже в голову.
Я и теперь был бы очень благодарен тебе, государь, если бы ты позволил мне не испытывать над нею моего влияния, а остаться с ней в прежних отношениях и наслаждаться взаимной любовью, не думая извлекать из этого никаких выгод.

Но желание отца - приказание для такого сына, каким всегда был я.
Считаю долгом во всём повиноваться тебе, государь.
Итак, против собственного желания, почти с отвращением, я передам твоё желание жене, но не ручаюсь за то, исполнит ли она его.

Если я не явлюсь к тебе более, так это будет означать, что желание твоё не исполнено.
Я заранее прошу простить меня, государь, согласись, что не я, а ты будешь причиной нашей вечной разлуки.
— Сын мой,- возразил Индийский султан.

– Я был бы очень огорчён, если бы моё желание лишило бы меня удовольствия видеть тебя.
Но я вижу, что тебе не известна власть мужа над женой.
Твоя жена фея может легко исполнить моё желание из любви к тебе.

Если же она не исполнит его, так покажет этим, что очень мало любит тебя.
Не надо быть таким несмелым.
Несмелость эта показывает, что ты не уверен, любят ли тебя так, как ты любишь.
Поезжай и передай феи моё желание.

Ты увидишь, что она любит тебя больше, нежели ты думаешь, и что, не спрашивая у неё ничего, ты лишаешься многих выгод.
Подумай, любя её, ты верно ни в чём бы, ни отказал ей?
Так и она, из любви к тебе, сделает всё, что ты захочешь.

Рассуждения султана не успокоили царевича Ахмеда.
Его огорчала мысль, что отец требовал от него то, что могло, не понравится фее Пари-Бану и что лишит его, её любви.
А потому, он уехал из столицы Индийского султана двумя днями раньше обыкновенного.

Когда он приехал, фея, заметив на лице его, вместо обыкновенно весёлого выражения, печаль, спросила, что это значит.
Царевич Ахмед не ответил на вопрос и стал спрашивать о её здоровье, с видом, показывающим, что он избегает объяснений.

— Я не отвечу на твой вопрос до тех пор,- отвечала фея Пари-Бану.
- Пока ты не ответишь на мой.
Царевич упорствовал, говорил, что вовсе не скучен.
Но чем больше отговаривался он, тем более настаивала фея.

— Я не могу быть спокойной, видя тебя скучным,- говорила она.
- И прошу скорее открыть мне причину твоей грусти.
Я, верно, в состоянии успокоить тебя.
С моим могуществом можно всё сделать, только бы не умер султан, отец твой.

В этом случае, я не могу помочь твоему горю.
Царевич Ахмед не мог более противиться настоятельным просьбам феи Пари-Бану.
— Госпожа,- сказал он ей,- да продлит Бог жизнь султана, отца моего, и да ниспошлёт на него Своё благословение!

Он жив и совершенно здоров.
Не смерть его огорчила меня, а сам он, его желание, заставляющее меня наскучить тебе просьбами.
Во первых, ты знаешь, госпожа, как я старался скрыть от него моё счастье, нашу взаимную любовь и наш брак.

Между тем, он знает уже обо всём.
Я не понимаю, кто мог открыть ему эту тайну.
Тут фея Пари-Бану прервала его.
— Я знаю,- сказала она.
- Помнишь ли, что я говорила тебе о той женщине, которую ты принял за больную и в которой принял такое искреннее участие.

Она открыла султану, отцу твоему, то, что ты старался скрыть от него.
Я говорила, что она так же здорова, как я.
Теперь ты сам видишь это.
Когда женщины, которым я поручила её, дали ей выпить лекарство, в котором она решительно не нуждалась, она сказала, что чувствует себя очень хорошо и хочет проститься со мной, чтобы скорее отправиться в путь.

И так торопилась, что простившись со мной, хотела было уйти, не взглянув даже на мой дворец.
Я сама предложила это, говоря, что он стоит внимания, и велела двум женщинам показать ей его.
Но продолжай, мне любопытно знать, какой просьбой мог огорчить тебя Индийский султан.

Поверь, что твои просьбы мне никогда не наскучат.
— Ты могла заметить, госпожа,- отвечал царевич Ахмед.
- Что до сих пор твоя любовь была для меня всем, и я никогда не просил тебя ни о чём.
Да и чего мог я желать, имея такую прекрасную жену.

Я знал, что ты могущественна, но не хотел испытывать тебя.
Поверь же мне теперь, что ни я, а отец мой просит тебя, доставить ему шатёр, который бы в ненастную погоду, во время похода, мог бы прикрыть его и всё его войско.

Этот шатёр должен быть такой, какой можно было бы держать одной рукой.
Повторяю, что не я, а султан, отец мой, просил тебя об этой милости.
— Мне досадно, царевич, что ты огорчился такой безделицей,- отвечала фея Пари-Бану.

- И так долго не открывал причину своей печали.
Ты дал себе слово довольствоваться моей любовью и никогда не подвергать её испытанию.
Я довольна этим и полюбила бы за это тебя ещё сильней, если бы это было возможно.

Ты, верно, думал тоже, что мне трудно будет исполнить просьбу твоего отца.
Успокойся, это для меня ничего не стоит.
Я могу исполнить не только такую небольшую просьбу, но и гораздо более важную, помни это.

Помни также, что все твои просьбы я буду исполнять с большим удовольствием.
Сказав это, фея приказала позвать свою казначею.
Когда казначея пришла, фея сказала:
— Нуржихан (так звали казначею) принеси из моей сокровищницы самый большой шатёр.

Несколько минут спустя, Нуржихан вернулась, неся шатёр, который не только можно было держать одной рукой, но, закрытый, он мог даже уместиться в руке.
Она подала его своей госпоже, которая передала шатёр царевичу Ахмеду.

Когда царевич Ахмед увидел то, что фея Пари-Бану называла самым большим шатром, он подумал, что она смеётся над ним, и на лице его выразилось изумление.
Пари-Бану, заметив это, расхохоталась.
— Как!

- вскричала она.
- Ты думаешь, что я смеюсь над тобой?
Я докажу тебе сейчас, что ты ошибаешься.
Нурджихан,- продолжала она, взяв у царевича Ахмеда шатёр и передавая его казначее,- ступай и поставь этот шатёр.

Пусть царевич Ахмед посмотрит, меньше ли он того, какой желает иметь султан, отец его.
Казначея вышла и, отойдя от дворца на довольно большое расстояние, поставила шатёр так, что он одной стороной касался дворца.

Когда царевич Ахмед увидел шатёр поставленным, он нашёл его не только не маленьким, но таким большим, что в нём можно было поместить даже два больших войска отца его, Индийского султана.
— Прости моя царевна, моё сомнение, - сказал он тогда, обращаясь к фее Пари-Бану.

- После того, что я увидел - верю, что для тебя нет ничего невозможного.
— Ты убедился теперь,- возразила фея,- что шатёр слишком обширен.
Заметь ещё вот что: он увеличивается и уменьшается, смотря потому насколько надо, сам собой.

В таком случае до него не надо и дотрагиваться.
Сложив опять шатёр, казначея принесла его и отдала царевичу Ахмеду, которы, не откладывая надолго, на другой же день, отправился с ним и со своей свитой в столицу Индийского султана.

Когда он явился к отцу, тот был удивлён, увидев, что царевич Ахмед успел так скоро исполнить его желание, которое он считал совершенно неосуществимым.
Он взял шатёр и, заметив, как он мал, не мог прийти в себя от изумления, когда шатёр был поставлен на обширной долине и когда он увидел, что в нём легко могут поместиться два таких войска, как его.

Подумав, что султан может найти это недостатком, царевич Ахмед заметил ему, что шатёр может увеличиваться и уменьшаться, смотря по его желанию.
Провидимому, султан остался очень доволен, великолепным подарком и, выразив своё удовольствие царевичу Ахмеду, просил его поблагодарить за шатёр фею Пари-Бану.

Чтобы показать, как он ценит её подарок, он приказал, в присутствии царевича Ахмеда, перенести его в свою сокровищницу.
Но в тоже время, он почувствовал большую зависть, нежели какую старались внушить ему его любимцы и колдунья, при мысли, что царевич Ахмед мог исполнить то, что он сам не мог сделать, несмотря на своё величие и могущество.

Итак, желая искренно его погибели, он посоветовался с колдуньей, которая сказала, чтобы султан просил сына принести ему воды из Львиного фонтана.
Вечером, когда собрались к султану, по обыкновению придворные, в числе которых был тоже царевич Ахмед, султан обратился к нему со следующими словами:
— Сын мой, я сказал уже тебе, какое удовольствие ты доставил мне своим великолепным шатром, который будет, с этого дня, украшением моей сокровищницы.

Теперь, из любви ко мне, исполни ещё одно моё желание.
Я узнал, что у феи, супруги твоей, есть вода из Львиного фонтана, вылечивающая самые опасные лихорадки.
А потому, если только тебе дорого моё здоровье, так попроси для меня у феи сосуд этой воды и привези мне это чудесное лекарство, которое может мне всегда пригодиться.

Не откажи мне в этой просьбе и докажи этой новой услугой нежную любовь свою к отцу.
Несмотря на обещание феи Пари-Бану не отказывать царевичу ни в какой просьбе, он был так поражён неожиданной просьбой султана и тем, что он не удовольствовался, получив от него такой необыкновенный подарок, что решительно растерялся.

Помолчав несколько минут, он отвечал:
— Поверь мне, государь, умоляю тебя, что твои желания для меня священны и что исполнение их доставило бы мне большое удовольствие, если бы только оно зависело от меня одного.

Но так как моя супруга может исполнить то, чего ты желаешь, то я не могу сказать тебе, наверное, привезу или нет лекарство.
Я сделаю всё, что от меня зависит, то есть, соберусь с духом и передам ей твою просьбу.

Хотя мне это так же тяжело.
Как тяжело было просить мою фею о шатре для тебя и твоего войска.
На другой день, царевич Ахмед вернулся к фее Пари-Бану, рассказал ей, как был принят султаном, отцом своим.

Как поставлен был в долине шатёр, в присутствии всего двора.
Как был удивлён и обрадован султан её великолепным подарком, за который просил передать ей свою искреннюю благодарность.
И как, наконец, поручил ему просить её ещё о новом одолжении.

— Царевна моя, - прибавил он.
- Я тебе только рассказываю откровенно то, что произошло между мной и отцом, а исполнишь ты его просьбу или нет, мне всё равно, что ты сделаешь, то и будет хорошо.
— Нет, нет,- возразила фея Пари-Бану, я очень рада, что могу доказать Индийскому султану, как люблю тебя.

Я исполню его желание, и какие бы советы ни давала бы ему колдунья (я вижу, что она учит его всему), мы постараемся быть исправными.
Правда, в просьбе султана заключается злой умысел, и вот почему я так думаю.

Львиный фонтан находится посреди двора обширного замка, вход в который стерегут четыре свирепых льва.
Двое из них спят, а двое бодрствуют.
Но тебе нечего бояться их.
Я научу тебя, как можно пройти мимо них, не подвергаясь никакой опасности.

Разговаривая с царевичем, фея Пари-Бану шила.
Она выбрала один из нескольких клубков, лежавших подле неё и, подавая его царевичу Ахмеду, сказала:
— Во первых, возьми этот клубок, я скажу, на что он может пригодиться тебе.

Во вторых, прикажи приготовить себе двух лошадей.
На одну ты сам сядешь, а на другую положишь барана, разрубленного на четверо, и поведёшь её за собой.
Барана надо убить сегодня.
В третьих, возьми с собой сосуд, в который зачерпнёшь воду из Львиного фонтана.

Завтра, рано утром, садись на лошадь, другую веди за собой и, выехав из железных ворот, брось перед собой клубок.
Он будет катиться до самых ворот замка.
Следуй за ним и, когда подъедешь к воротам, увидишь четырёх львов, из которых двое бодрствующих разбудят рёвом двух спящих.

Не пугайся и, не сходи с лошади, брось им по куску баранины.
Потом, не теряя времени, дай шпоры лошади и поезжай скорей рысью к фонтану, наполни, как можно скорей, сосуд, тоже не сходя с лошади, и возвращайся поспешно назад.

Львы будут заняты пищей и пропустят тебя.
Царевич Ахмед уехал на другой день в час, назначенный феей Пари-Бану, и исполнил в точности всё, что она сказала ему.
Приехав к воротам замка, он раздал львам по куску баранины, смело проехал мимо них, добрался до водомёта, налил полный сосуд воды и выехал из замка целым и невредимым.

Отъехав недалеко, он обернулся и заметил, что за ним бежали два льва, но это не испугало его.
Он выхватил саблю и стал в оборонительное положение.
Скоро, однако, он увидел, что один лев, маша хвостом и стараясь показать, что они не намерены причинить ему вред, остановился.

А другой всё ещё шёл к нему.
Тогда царевич Ахмед спрятал саблю и отправился по дороге в Индийское государство, в сопровождении двух львов, отставших от него только у ворот дворца султана.
Когда он въехал в ворота, они отправились по той же дороге назад, наводя ужас на встречавшихся им людей.

Народ бежал ото львов, хотя они шли ровным шагом и не показывали решительно ни малейшего намерения броситься на кого-нибудь.
Несколько придворных, увидев царевича Ахмеда, поспешили ему навстречу.
Они помогли ему сойти с лошади и сопровождали до половины султана, где тот разговаривал со своими любимцами.

Царевич Ахмед подошёл к трону, поставил у подножия его привезённый им сосуд с водой и, поцеловав дорогой ковёр, разостланный перед ним, встал.
— Вот, государь,- сказал он.
- Вот та вода, которую тебе хотелось иметь в числе редкостей и, которой тебе было угодно украсить свою сокровищницу.

Желаю тебе быть всегда здоровым и никогда не иметь нужды употреблять её.
Когда царевич окончил своё приветствие, Индийский султан посадил его по правую руку и сказал:
— Очень благодарен тебе, сын мой, за подарок, тем более что ты, из любви ко мне, подвергался большой опасности.

Он имел понятие о Львином фонтане и об опасности, которой подвергался тот, кто решался подойти к нему.
Колдунья рассказала ему об этом.
Сделай одолжение,- продолжал он,- расскажи мне каким образом ты достиг до него и какой волшебной силой избавился от угрожавшей тебе опасности.

— Государь,- возразил царевич Ахмед,- я не избежал бы угрожавшей мне опасности и не смог бы исполнить твоего желания, если бы фея, жена моя, не позаботилась обо всём.
Я всем обязан её искусству и её советам.

Тут он рассказал султану, в чём заключались советы феи Пари-Бану, и описал подробно своё путешествие.
Индийский султан, выслушав рассказ сына, заметил, что очень рад его счастливому возвращению.
Но в душе он завидовал ему больше, чем в первый раз и, встав, пошёл во внутренние комнаты дворца, куда приказал привести потихоньку колдунью.

Колдунья, придя к султану, избавила его от труда рассказывать ей о счастливом путешествии царевича Ахмеда.
Слух о нём разнёсся уже по всей столице.
И колдунья приготовила новое средство, которое должно было, непременно удастся.

Она открыла его султану, а султан, на другой день, во время заседания, передал его царевичу Ахмеду.
— Сын мой,- сказал он.
- Теперь у меня осталась к тебе ещё одна просьба.
Если ты исполнишь ей, тогда я перестану тревожить тебя и фею, супругу твою.

Привези мне человека, который был бы ростом в полтора фута.
Борода у него должна быть пятьдесят футов длины.
Он должен уметь говорить и должен нести на плече железную полосу в пятьсот фунтов.
Эта полоса должна ему заменить, в случае надобности, палку.

Царевич Ахмед не думал, что на свете может найтись такой человек, и просил султана не давать ему такого поручения, которого он не может исполнить.
Но султан настоял на своём, говоря, что для феи нет ничего невозможного.

На следующий день, царевич вернулся в подземное царство феи Пари-Бану и передал ей новую просьбу Индийского султана.
— Я уверен,- прибавил он, - что исполнить эту просьбу моего отца, невозможно.
Он, верно, хотел испытать меня и, считая за простака, подумал, что я пойду искать по всему свету человека, которого нет нигде.

Если такой человек и существует, так верно я погибну, найдя его, и поэтому только, отец мой и дал мне такое поручение.
Действительно, как мог бы я взять, хотя крошечного человека, но так хорошо вооружённого?

Каким чудом мог бы я заставить его сдаться мне?
Скажи мне, прошу тебя, нет ли каких средств, которые помогли бы мне с честью исполнить это поручение.
Я с нетерпением жду твоего ответа.
— Не огорчайся царевич,- отвечала фея.

- Ты подвергался опасности, когда отправлялся за водой к львиному фонтану, но в настоящем поручении твоего отца нет ничего опасного.
Человек, которого велено тебе отыскать, мой брат Шаибар.
Хотя мы дети одного отца, но он не имеет со мной никакого сходства.

Единственный недостаток его состоит в том, что он способен на самый отчаянный поступок, если кто обидит его или не понравится ему.
Во всех других отношениях, он лучше всех на свете и готов сделать для каждого всё, что от него зависит.

Он совершенно такой, какого тебе поручено найти.
Оружие его состоит из железной полосы в пятьсот фунтов.
Без неё он никуда не ходит, и она заставляет всех обращаться с ним почтительно.
Я позову его, и ты увидишь, что я говорю правду.

Но главное, приготовься к свиданию с ним и не пугайся его необыкновенной фигуры.
— Царица моя,- возразил царевич Ахмед,- ты говоришь, что Шаибар твой брат?
Как бы ни был он дурён и безобразен, я не только не испугаюсь, увидя его, но, зная, что он тебе брат, буду любить, уважать его и считать самым близким родным.

Фея приказала принести в сени золотую курильницу с горячими углями и золотой ящичек.
Достала из него порошок и бросила в курильницу.
Из курильницы поднялся густой дым.
Спустя несколько минут фея сказала царевичу Ахмеду:
— Царевич, брат мой идёт, видишь ли ты его?

Царевич посмотрел и заметил Шаибара, ростом в полтора фута, с густой бородой в пятьдесят футов, торчащей вперёд, с усами, закрученными до ушей, впалыми, как у свиньи, глазами, с огромной головой и двумя горбами, спереди и сзади.

Он нёс на плече железную полосу в пятьсот фунтов.
На голове у него была надета острая шапка.
Царевич Ахмед испугался бы его, если бы не знал, что это брат феи Пари-Бану.
Но теперь он ожидал его с феей совершенно спокойно и принял его, не выражая ни удивления, ни ужаса.

Шаибар, подходя, устремил на царевича Ахмеда такой взгляд, который должен был привести его в ужас и, приблизившись к фее Пари-Бану, спросил её, что это за человек.
— Это мой муж, брат,- отвечала Пари-Бану.

- Имя его Ахмед.
Он сын Индийского султана.
Я не пригласила тебя на свою свадьбу потому, что боялась помешать предприятию, из которого ты вернулся победителем, как я слышала, и с чем поздравляю тебя.

Услышав это, Шаибар посмотрел приветливо, но несколько гордо на царевича Ахмеда.
— Чем могу я быть ему полезен, сестра?- сказал он.
– Пусть он скажет.
Мне приятно быть полезным твоему мужу.
— Султан, отец его,- отвечала фея Пари-Бану,- очень желает видеть тебя.

Позволь, прошу тебя, моему мужу быть твоим проводником.
— Пусть он едет,- возразил Шаибар.
– Я готов следовать за ним.
— Теперь уже поздно, брат, отправляться в дорогу,- заметила фея Пари-Бану.
- Не лучше ли отложить вашу поездку до завтрашнего утра?

Сегодняшний вечер ты пробудешь с нами, и я расскажу тебе обо всём, что было между царевичем Ахмедом и Индийским султаном с тех пор, как мы поженились.
Мне кажется, что тебе не мешает знать это.
На другой день, Шаибар, узнав от сестры всё, что было нужно, поехал с царевичем Ахмедом рано утром в столицу Индии.

Только показались они в городских воротах, как те, которые заметили отвратительную и безобразную фигуру Шаибара, разбежались и, рассказывая о нём всем встречным, наводили на них ужас и заставляли их возвращаться назад и спешить без оглядки домой.

Лавочники уходили в свои лавки и запирали калитки и двери.
На улицах сделалось тихо и Шаибар с царевичем Ахмедом достигли спокойно и не торопясь дворцовых ворот.
Тут придворные не только пропустили Шаибара во двор, но даже в ужасе убежали и спрятались.

Так что Шаибар и царевич прошли, не встретив никого, до залы совета, где был в это время султан.
И тут придворные, при виде Шаибара убежали, а потому он вошёл в зал без доклада.
Гордо подняв голову, Шаибар подошёл к трону султана и, не ожидая, чтобы царевич Ахмед отрекомендовал его, спросил султана:
— Ты хотел меня видеть?

Я здесь.
Что тебе от меня нужно?
Вместо ответа султан отвернулся, закрыв лицо руками, чтобы не видеть такого ужасающего явления.
Шаибр, придя в негодование от такого невежливого и обидного приёма, после того, как он беспокоился столько из-за него, поднял железную полосу и опустил её на голову султана, со словами:
— Говори же!- убил его.

Его поступок был такой неожиданный, что царевич Ахмед не успел даже попросить его о пощаде отца.
Он успел только спасти от смерти великого визиря, сидевшего по правую руку султана, сказав Шаибу, который хотел убить и его, что этот визирь давал всегда прекрасные советы султану, отцу его.

— Так, верно, вот эти давали дурные советы?- сказал Шаибар и с этими словами стал убивать всех любимцев и льстецов султана, врагов царевича Ахмеда.
Сколько раз поднимал и опускал он свою железную полосу, столько падало трупов.

Те только избавились от смерти, которые не остолбенели от ужаса и спаслись бегством.
Окончив это ужасное дело, Шаибар вышел из совета, положив железную полосу на плечо.
Он остановился посреди двора и сказал великому визирю, который следовал за царевичем Ахмедом, спасшим ему жизнь:
— Я знаю, что тут есть ещё одна колдунья, навредившая моему зятю больше, нежели негодные визири, которых я только что наказал.

Приведи мне её.
Великий визирь тотчас послал за колдуньей.
Колдунью привели и, Шаибар убил своей железной полосой, говоря:
— Не давай в другой раз злых советов и не притворяйся больной.
Колдунья умерла на месте.

— Это ещё не всё,- сказал тогда Шаибар.
- Я уничтожу всех жителей этой столицы, если они не признают зятя моего, царевича Ахмеда, своим султаном и султаном Индии.
Все окружавшие Шаибара и слышавшие его желание и его угрозу, закричали:
— Да здравствует султан Ахмед!

Через несколько минут, весь город огласился такими же криками.
Царевич Ахмед был признан султаном.
Шаибар приказал, при себе, надеть на него одежду Индийского султана.
Возвёл его на трон и, пробыв во дворце до тех пор, пока новый султан принял присягу от своих подданных, отправился за сестрой Пари-Бану.

С большой пышностью привёз её во дворец Ахмеда и приказал признать её Индийской султаншей.
Царевич Али и Нуруннигара не только не принимали участия в заговоре против царевича Ахмеда, но даже не знали о нём.

А потому султан Ахмед, отдал брату в вечное владение очень значительную провинцию с обширной столицей, куда тот и оправился на житьё со своей супругой.
Новый султан уведомил царевича Хуссейна обо всё случившемся и, предложил ему вернуться в свет, выбрав себе любую провинцию.

Но царевич Хуссейн был так доволен и счастлив, живя в уединении, что поручил посланному поблагодарить султана Ахмеда, своего младшего брата, за предложение, уверить его в своей преданности и покорности и просить его позволить ему остаться по-прежнему в уединении.